"Горы Кавказа"

«Горы Кавказа»

Предшествующий обзор нескольких наиболее характерных тем книги «На горах Кавказа» выявил значительное сходство между изложенным в ней учением и восточно-христианской святоотеческой традицией. Есть, однако, одна тема, которая, как нам кажется, никогда еще не звучала в аскетической литературе с такой пронзительной яркостью, с какой она прозвучала в книге о. Илариона, – тема природы как храма Божия, как места присутствия Бога. Возможно, именно те «благоуханнейшие страницы религиозной поэзии»1029, которые посвящены описанию кавказской природы, сделали книгу «На горах Кавказа» столь популярной среди русских монахов начала XX века, не испытывавших недостатка в другой литературе, посвященной молитве Иисусовой. Эти страницы, на наш взгляд, ставят книгу схимонаха Илариона в один ряд с выдающимися произведениями христианской письменности.

Для схимонаха Илариона кавказская природа – источник неисчерпаемого религиозного вдохновения. Горные шпили и ущелья, отвесные обрывы и глубокие пропасти, восходы и закаты, звери и птицы, дремучие леса и зеленеющие склоны, и над всем этим мертвая тишина, превращающая горы Кавказа в подлинную «пустыню» для взыскующих одиночества и молчания, – вот тот мир, в котором живет кавказский отшельник. С самых первых страниц книги читатель вовлекается в этот таинственный мир взаимоотношений между человеком и природой, когда среди тишины гор, в глубоком молчании сердца человек растворяется в природе и в ней обретает Бога. Автор повествует о том, как после долгого и утомительного перехода он вместе со своим послушником останавливается на привал, и описывает то, что предстало их взору:

И вот открылся очам нашим поразительный вид горных хребтов и восхитительно живописная красота местности на все стороны и по всему протяжению до самого горизонта, куда только достигал глаз <...> Солнце клонилось к западу и своими лучами золотило всю страну: и вершины гор, и глубокие пропасти, зияющие мраком и наводящие страх, и небольшие, между горами кое-где видневшиеся, полянки, покрытые зеленью <...> Во всем пространстве вокруг нас царствовала мертвая тишина и совершенное молчание: то было отсутствие всякой житейской суеты. Здесь природа, вдали от мира, праздновала свое успокоение от суеты и являла таинство будущего века <...> Это был нерукотворенный храм Бога живого, где всякий предмет глаголал славу Его и исполнял Божию службу <...> проповедуя Его всемогущество, присносущную силу и Божество <...> Книга природы раскрывала нам здесь одну из роскошных страниц, и мы видели и всюду читали <...> следы Божий и чрез рассматривание твари познавали невидимые Божий совершенства1030 <...> Безмолвие гор и удолий порождало новое чувство: то было состояние неисповедимой тишины и покоя <...> то была тихая и духовная радость – был «глас хлада тонка, идеже Господь»1031 <...> И так мы сидели и молчали, смотрели и удивлялись и священным восторгом питали сердца свои, переживая те возвышенные минуты внутренней жизни, когда человек ощущает близость незримого мира, входит в сладкое с ним общение и слышит страшное присутствие Божества. В это время, исполняясь святыми чувствами, он забывает все земное. Сердце его, разогреваясь подобно воску от огня, делается способным к восприятию впечатлений горнего мира. Оно пламенеет чистейшею любовью к Богу, и человек вкушает блаженство внутреннего Богообщения; слышит в чувстве своем, что не для земной суеты, но для приобщения вечности даются ему короткие дни земного бытия1032.

Тишина кавказских гор – один из лейтмотивов книги схимонаха Илариона. Многодневное пребывание в этой тишине вводит человека в постоянное общение с природой; диалог с природой постепенно перерастает в общение с Богом, когда в тишине гор начинает звучать голос Божий:

Бывало, с тяжелою сумкою едва вылезаем мы на горные шпили, выше облаков, где отсутствует земное и царит таинственная тишина, полная духовного разума, (отнюдь) неведомая обитателям земли и ее низменностей, и слышались нам тогда какие-то дивные гласы глубоко молчащей природы. И они не века сего. Облеченная в тишину и безмолвие, как бы в царственную порфиру, горная природа, в ненарушимом молчании, благоговейно внимала присутствию Божества – и тем воздавала достодолжную дань своему Творцу, Владыке и Господу!.. И так было все тихо кругом, что даже ни один лист на древе не смел и шелестом нарушить торжественной тишины. Зверь, и птица, и всякий гад, движущийся по земле, – и все живущее было неподвижно каждое на месте своем: воздух стоял, как бы каменный; месяц и звезды и пространство воздушное внимали вместе с нами гласу гор, скал и ущелий. Словом, – все видимое было сдержано, остановлено, объято страхом и проникнуто вниманием, потому что Всемогущий и Вседержавный наполнял Своим страшным присутствием стоящую действительность и все сущее. И вот, среди общего затишья, слышен был нами в сердцах своих глагол Божий, внятно вещающий: «Сынове человечестии! Почто всуе иждиваете дни свои и не ищете небесных благ, яже уготовах любящим Мя? Взыщите Бога, и жива будет душа ваша, ибо Он благ есть, щедр и милостив, любит суд и правду, милует же в роды родов»1033.

Для подвижника, добровольно оставившего все земное ради пустынного уединения, природа заменяет не только весь мир, но и друзей и родственников, от общения с которыми он отказался. Схимонах Иларион сравнивает природу с ласковой и нежной матерью, в объятиях которой он, словно младенец, находит успокоение:

Все было торжественно, тихо, величественно и безмолвно. Природа в молчании, тишине и совершенном безмятежии внимала страшному присутствию всемогущего Бога и не смела нарушить тишины и малым шелестом древесного листка. Я и сам вошел в глубины духа и таинственно созерцал Божие бытие и причащался в эти блаженные минуты высшей жизни и вкушал радость спасения, хотя, конечно, только в предобручении своего чувства. Вокруг меня не было никого, одна природа обнимала меня сладкими объятиями, полными духовного мира и глубокого чувства. И вот я из самого лона ее, как дитя на груди матери, пил живые струи истинной жизни, причастной живому ощущению Божества, Коего всегда ищет наша душа как единого истинного блага, в чем только и есть ее вечный живот и блаженство. Но этого возвышенного состояния душе нельзя найти посреди мира, погруженного в суету и земные попечения1034.

Однако природа не всегда и не везде ласкова: она может быть и суровой, и неприветливой, и страшной, и смертельно опасной для одинокого путешественника. Есть некое таинственное соответствие между разнообразием природных явлений и многообразием внутренних состояний, которым характеризуется жизнь отшельника. Преподобный Макарий Египетский сравнивал состояние богооставленности с зимой, а ощущение присутствия Божия с весной; подобные же сравнения мы находим у Исаака Сирина. В книге схимонаха Илариона чувство божественного присутствия чаще всего ассоциируется с пребыванием на горных вершинах, а богооставленность с нисхождением в пропасть; впрочем, и на дне пропасти подвижник может обратиться к Богу и получить утешение:

Взглянув <...> в пропасть, я поразился ужасным страхом: она напоминала бездну адову, не имеющую предела ни в глубину, ни в ширину; оградившись крестным знамением и призвав, по обычаю своему, на помощь себе всемощное заступление Преблагословенной Богоматери, начал спускаться... круто и стремнинно; самое дно пропасти, за дальностью, никак не было видно, и даже не слышно было и шума текущей в глубине реки <...> Почти около полудня спустился на самый низ пропасти и сел на камень по правую сторону текущей речки. Обозрелся кругом и был объят чувством уныния и безнадежия, ради совершенной безжизненности места: ни кусточка, ни травы, ни цветочка. Серые скалы, сурово нависнувши над рекою, глядели угрюмо и обдавали меня мертвящим холодом, который производил в членах моих оцепенение. И мнилось мне, что я нахожусь в преисподних ада, в самой утробе земли. Никогда заметно, не бывает здесь и луча солнечного, а потому и нет признака никакой жизни. Ни мошки, ни комара, ни малого жучка, – царит полная смерть!.. Но и здесь, в безднах адовых, вспомнил я, по Божественному Давиду, Бога и возвеселился <...> И, как пророк Иона из чрева китова, возопил я всем сердцем моим о помиловании, чтобы извел меня Господь из сего чрева адова снова на свет, и молитва моя не осталась тщетною. Начал помалу возводиться к надежде избавления1035.

В глазах кавказского подвижника вся природа имеет глубоко символический смысл. Каждый предмет, каждое природное явление приобщает человека к некой иной стоящей за ним реальности. Внешние впечатления путешественника – лишь таинственные иероглифы, обретающие смысл для того, кто умеет их расшифровывать. Большинство современных людей давно разучилось читать на языке древних аскетов-пустынников, а потому и книга природы для них остается закрытой. Лишь ничтожно малое число людей еще владеет языком, на котором написана книга природы, и именно эти люди являются героями повествования о. Илариона. Для них путешествие по горам Кавказа становится своего рода мистагогией-тайноводством, благодаря которому все, что населяет кавказскую пустыню, наводит на мысли об ином, горнем мире. Ночное небо, усыпанное звездами, едва различимые в горних далях костры охотников, расположившихся на ночлег, – все это напоминает подвижнику о Царстве Небесном, в котором «праведницы сияют яко светила»:

Вид пылающих костров, как и вообще вид огня в ночное время, особенно в местах глухих, удаленных от людского селения, обыкновенно производит на душу впечатление дивное, никаким словом не изъяснимое. Оно похоже на то, какое рождается от зрения ночью на небо, усеянное звездами. И как здесь, так и там в чувстве сердца нам слышится соприкосновение с миром загробным. Это огненное видение, среди темноты, бывает как бы лучом духовного света из мира невещественного, как струя из области бестелесного бытия. Оно напоминает собою, что есть где-то за пределом видимого страна света невечернего, незаходимого. Есть жизнь во свете лица Божия, где светит незаходимое Солнце Правды, озаряя лучами блистания Своего всю разумную тварь, которая и наслаждается неисповедимым блаженством, вкушая радость Божественного лицезрения в пучинах присносущества Божия. А мы, земнородные, находимся в глубоком мраке и непроглядной темноте; и как бы хотелось войти и погрузиться в эту светящуюся точку и улететь туда, идеже лики святых, Господу угодивших, и праведницы сияют, яко светила <...> Но впрочем нужно заметить, что это дивное и преестественное впечатление бывает не тогда, как светит луна и лают собаки, а когда все утихнет и глубокий мрак покрывает всю страну, как мрачная одежда покрывает тело, на котором лежит. А в высотах небесных и его необъятных пространствах тихо и безмолвно творит шествие свое слава Божия, образом величественным, торжественным, поражающим и восхищающим1036.

«Слава Божия» – библейское выражение, имеющее глубокий и таинственный смьщл. В Ветхом Завете термином «слава Божия» обозначается присутствие Бога, ощущаемое людьми и наводящее благоговейный трепет1037. В христианской экзегетической традиции слава Божия нередко отождествляется с «мраком», в который вошел Моисей на горе Синай для встречи лицом к лицу с Богом. Тема «божественного мрака» отсутствует в книге «На горах Кавказа». В то же время, возможно, это не простая случайность, что у автора книги понятие славы Божией ассоциируется с мраком безлунной ночи:

<...> Во всю свою жизнь никогда и ничем я так не поражался, никакое явление в природе и ничто из ее видимых вещей не порождало во мне столько многочисленных и глубоких мыслей и не возвышало стремлений моего сердца к Творцу природы, как то, чтобы в темную ночь, при невозмутимой повсюду тишине, смотреть на небо, усыпанное несметными звездами. Производимое сим видом чувство есть свойства безграничного, как и зримые небеса. Смотря в недоступную даль небес, видит человек, что в необъятных высотах воздушного пространства идет шествие славы Божией – тихо и величественно, но однако же вразумительно и внушительно, и слышатся небесно-дивные гимны в честь и славу Божественной и велелепной славы Всемогущего Бога; но не этим чувственным слухом, а слухом сердца, коему доступен бывает духовный мир, когда он, освободившись от впечатлений мира сего, делается способным к восприятию впечатлений горнего мира. Воистину можно сказать, что ничего нет подобного во всей видимой природе дивному сему и преестественному зрелищу!.. И видится, как будто бы здесь, в небесах, Господь особенно внятно явил славу творчества Своего более, чем где-нибудь во всей природе, видимой во всех концах земли. Правда, и море, покоясь в недрах своих, поражает могуществом сокрытой в нем силы, необъятным протяжением и множеством водяной стихии. Восход и заход солнца, в тихий час утра и вечера, тоже восхищают душу в пренебесный мир к незаходимому Солнцу Правды. Семицветная радуга, положенная в облаках Создателем в показание того, что уже никогда не будет всемирного потопа, хотя не имеет существенности, но имеет вид прекрасный и очаровательный и напоминает о страшно великом бедствии, которому подвергся первобытный мир за грехи от Бога. И шумящая на горе дубрава, и ветром волнуемая нива, и все вообще творение Божие, в духовном разуме зримое, явственно показует следы Божий, Его невидимое присносущество, вечную славу и неисповедимые совершенства. Но все это не так поразительно и внушительно, как небеса, коих «вещание исходит во всю землю и глаголы их во все концы вселенной»1038.

«Творение Божие, в духовном разуме зримое» – вот, пожалуй, те ключевые слова, которые помогают понять, почему природа имеет такое значение для кавказского подвижника. Воспринимая природу телесными глазами, мы способны увидеть лишь внешнюю оболочку каждого природного явления; когда же у нас открывается внутреннее зрение и мы начинаем смотреть на явления природы через призму «духовного разума», тогда нам открывается иное – таинственное, символическое – измерение: из двухмерного душевно-телесного пространства мы переходим в трехмерное, включающее в себя духовное измерение наряду с телесным и душевным. Не переставая видеть окружающий нас мир телесными очами и воспринимать посылаемые им импульсы душевными чувствами, мы обретаем возможность на духовном уровне созерцать «логосы» тварных вещей, то есть те реальности духовного мира, которым каждое явление видимого мира неким таинственным образом соответствует.

Кавказский пустынник рассказывает о неожиданных встречах с дикими зверьми, с медведями и волками, о многих других опасностях, подстерегающих странника в пустыне. Иногда взаимоотношения между пустынником и природой принимают весьма причудливые формы. Так например, схимонах Иларион рассказывает о том, как однажды, увидев с горной высоты стаю волков, «старых и малых, ревевших разными голосами», он почувствовал к ним такую жалость, что решил отдать себя самого им на съедение. Однако, когда он уже спускался по крутому косогору в ущелье, он наткнулся на лежащего под камнем медведя, который, испугавшись, отскочил в сторону, а потом стал смотреть на инока «кротким взором», словно не советуя ему идти к волкам. «Я послушался сего лютого зверя и возвратился назад», – пишет схимонах Иларион1039. Этот рассказ послужил для некоторых критиков схимонаха Илариона поводом к обвинению его в попытке самоубийства1040. Однако вряд ли следует трактовать описанное событие столь упрощенно. Речь здесь идет вовсе не о желании отшельника покончить с собой, а скорее о его стремлении принести себя в жертву, «положить душу свою за други своя»: он настолько отождествил себя с окружающей природой, что инстинктивно, не раздумывая, почувствовав жалость к «братьям своим меньшим», бросился им на помощь.

Не пытаясь найти исчерпывающее объяснение описанному поступку схимонаха Илариона, скажем о том, что у отшельников, долгое время проживших в пустыне, могут сложиться такие взаимоотношения с природой, которые не укладываются в рамки здравого смысла. Агиографическая литература знает множество примеров святых, которые безбоязненно выходили навстречу львам и медведям, кормили их из рук и даже заставляли их служить себе. Желание отдать себя на съедение диким зверям – феномен, известный с раннехристианских времен. Святой Игнатий Богоносец, приговоренный к смертной казни через отдание на съедение львам, в своем Послании к Римлянам писал: «О, если бы не лишиться мне приготовленных для меня зверей! Молюсь, чтобы они с жадностью бросились на меня. Я заманю их, чтобы они тотчас же пожрали меня <...> Если же добровольно не захотят, я их насильно заставлю»1041. Разумеется, быть растерзанным львами за веру Христову и отдать себя на съедение волкам из жалости к ним – не одно и то же. Но и чувство безграничной жалости к бессловесным животным хорошо известно в святоотеческой традиции – достаточно вспомнить знаменитые слова святого Исаака Сирина:

И что есть сердце милующее? <...> Возгорение сердца у человека о всем творении, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого страдания умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и очистились; а также и о естестве пресмыкающихся молится с великой жалостью, которая возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу1042.

Схимонах Иларион сравнивают природу с величественным органом, немолчно воспевающим божественные совершенства. Для того, чтобы воспринять звуки этого органа, необходимо «раскрыть в своей душе внутренний слух сердца, коему бывает слышна величественная гармония мироздания Божия»1043. Внутренний слух – не что иное как «духовный разум», о котором шла речь выше и который позволяет слышать присутствие Божие в тишине кавказских гор.

Природа для схимонаха Илариона – область неразгаданных загадок, нераскрытых тайн, изумленных и благоговейных внутренних вопроша-ний. Всматриваясь в звездное небо, он спрашивает себя:

Что являют собой сии светящиеся на небе бесчисленные миры?!.. Есть ли там жизнь, или они мертвы в существе своем?!.. Но это сокрыто от нас, земнородных. Гадательно судим, что должна быть всенепременно и там полная жизнь и, конечно, лучшая, чем наша на земле. Ибо говорится, – и мы веруем, – что Бог есть Творец бесчисленных миров; а известно, что слово мир понимается не как мертвое вещество, а как совокупность живых существ, одаренных разнообразием жизненных способностей – во славу всезиждителя Бога, вся премудростию сотворшаго. Да и кроме того, нельзя придумать разумной причины, по которой бы нужно быть такому бесчисленному множеству мертвых миров! Если все сотворено для славы Божией, то написано: «Не мертвые восхвалят Тя, Господи, но мы, живые». Только нельзя знать, какая именно там жизнь, потому что никому из живущих на земле не благоволил Господь открыть сего1044.

Схимонах Иларион называет кавказскую природу «школой премудрости Божией»; в этой школе человек узнает мир в той первозданной красоте, в которой он был сотворен Богом:

Горы, горы Кавказа! Как вы поражаете зрителя своим чудным, торжественным видом, величеством своего расположения, пространством, мерностью и красотою!.. И нет возможности изобразить в письмени вас, как великое зрелище рук Божиих; нарисовать вашу красоту горных хребтов; передать мысли и чувства, кои вы производите!.. При виде вашем мысли невольно стремятся к небу; в сердце слышится сильное движение высших чувств, и житель пустыни удобно входит в область духовной жизни. Горы сии, как Престолы Божий, на них же почивает Всевышний Господь. А известно, что все сродное стремится к подобному себе, так и дух наш, «превитая по горам, яко птица»1045, удобно возносится от высоты гор на небеса к престолу Вседержителя. Именно здесь, можно сказать, есть школа премудрости Божией: все здесь зримое находится в своем естественном, неповрежденном виде. Как-то ближе слышится присутствие Божества, глубже чувствуется вся суетность мира сего, во зле лежащего; слышнее выступает в душе глубочайшая потребность нашей духовной природы – единения с Творцом1046.

В книге схимонаха Илариона рассматриваются многие другие важные аскетические темы, которые мы не обсуждали в настоящей главе ввиду того, что они не имеют прямого отношения к главному предмету нашего исследования. К книге «На горах Кавказа», а также к личности ее автора мы будем еще не раз возвращаться в ходе дальнейшего изложения. В частности, будет подробно рассмотрено уже упомянутое нами письмо схимонаха Илариона Л. 3. Кунцевичу, содержащее ответ на обвинения в адрес книги, выдвинутые в ходе имяславских споров.

* * *

См.: Забытые страницы русского имяславия. Сборник документов и публикаций по афонским событиям 1910–1913 гг. и движению имяславия в 1910–1918гг. М., 2001. С. 506.

Основные биографические сведения содержатся в архивном деле «О жизни и деятельности имябожника схимонаха Илариона», хранящемся в Государственном Архиве Ставропольского края (ГАСК. Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089). Дело состоит из различных документов, в том числе донесений епархиальных миссионеров, посещавших схимонаха Илариона в 1914–1916 годах, рапортов архиепископа Ставропольского и Екатеринодарского Агафангела, епископа Александровского Михаила, игумений Сентинского монастыря Раисы, а также прошений самого схимонаха Илариона, адресованных церковным властям. Наиболее интересные документы из этого дела публикуются в приложении к настоящей книге.

ГАСК. Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. 30.

Краткий очерк жизни старца Илариона и истории имяславия в России. Послесловие к кн.: Схимонах Иларион. На горах Кавказа. Изд. 4-е. СПб., 1998. С. 901–902.

Схиархимандрит Варсонофий (Плиханков, 1845–1913) причислен Архиерейским Собором 2000 года к лику святых для общенародного почитания.

Ново-Афонский Симоно-Кананитский монастырь был основан афонскими монахами в 1875 году.

Беседы схиархимандрита Оптинского скита старца Варсонофия с духовными детьми. СПб., 1991. С. 58. То же в кн.: Варсонофий Оптинский, преподобный. Духовное наследие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999. С. 280–281.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. Изд. второе. Баталпашинск, 1910. С. 7–10. Здесь и далее цитаты из книги «На горах Кавказа» приводятся по второму изданию.

Там же. С. 40–41.

Краткий очерк жизни старца Илариона. С. 902. Ср.: Ильинская А. Тайна старца Феодосия. М., 1997. С. 50–52. Монастырь просуществовал до 1929 года, когда был ликвидирован большевиками.

ГАСК. Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. 30.

Согласно тому же свидетельству, Феопемпт закончил жизнь трагически: в годы гражданской войны на него напали разбойники (возможно, большевики) и распяли его, привязав правые руку и ногу по одной стороне тропинки, а левые – по другой. См.: Сергия (Клименко), монахиня. Минувшее развертывает свиток... М., 1998. С. 10.

Упомянут в письме схимонаха Илариона настоятелю Зосимовой пустыни архимандриту Герману. См.: Иларион, схимонах. На горах Кавказа. Изд. 4-е. СПб., 1998. С. 931.

Упомянут в письме Новоселова Флоренскому. См.: Флоренский Павел, священник. Переписка с М. А. Новоселовым. Томск, 1998. С. 83–84.

ГАСК. Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. ЗОоб.

ГАСК. Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. ЗОоб., 31, 35об., 36 и др.

РГИА. Ф. 797. Оп. 77. Д. 217. Л. 6. Цит. по: Зырянов П. Н. Русские монастыри и монашество в XIX и начале XX века. М., 1999. С. 254–255.

Опубликован в приложении к: Иларион, схимонах. На горах Кавказа. Изд. 4-е. С. 934–937.

Цит. по: Иларион, схимонах. На горах Кавказа. Изд. 4-е. С. 931.

Там же. С. 933.

Там же. С. 932.

Там же. С. 931.

О последних годах жизни схимонаха Илариона речь пойдет в Главе X.

История Афонской смуты. Вып. I. Пг., 1917. С. 12.

По свидетельству старца Варсонофия, сподвижник о. Илариона монах Венедикт обратился к нему с просьбой о содействии в издании книги. «Не имея средств достаточных для этого предприятия, – пишет о. Варсонофий, – я направил его к Великой Княгине Елизавете Федоровне, которая и доставила ему возможность издать эту прекрасную книгу». См.: Варсонофий Оптинский, преподобный. Духовное наследие. С. 281; Материалы к спору о почитании Имени Божия. Вып. I. M., 1913. С. 204–205.

 Варсонофий Оптинский, преподобный. Духовное наследие. С. 281. То же в кн.: Беседы схиархимандрита Оптинского скита старца Варсонофия с духовными детьми. С. 58.

Взыскующие града. Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках. Сост. В. И. Кейдан. М., 1997. С. 551.

Это высказывание архиепископа Антония, относящееся к январю 1913 года, приведено в статье: Беспорядки на Афоне. – Русское слово, 25.01.1913 (№ 21).

 Флоренский Павел, священник. Сочинения в четырех томах. Том 3 (1). М., 1999. С. 297.

Переписка с отшельником Иларионом, автором книги «На горах Кавказа». – Ревнитель № 3. Воронеж, 1915. Цит. по: Начала № 1–4, 1995. С. 188–189.

 Булгаков С. Афонское дело. – Русская мысль 34, 1913. С. 44.

 Лосев А. Ф. О книге «На горах Кавказа».– Начала № 1–4, 1995. С. 236–240. Вопрос о связи между имяславским учением об имени Божием и платоновской теорией идей будет затронут нами ниже. Что же касается более общего вопроса о связи между неоплатонической и христианской мистикой, то его исследование выходит за рамки настоящей книги. Отметим лишь, что мнение о неоплатонических корнях восточно-христианской мистики было широко распространено в научной литературе на протяжении всего XX столетия, и лишь в наши дни происходит его постепенный пересмотр.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. Изд. 2-е. С. 9–10.

Там же. С. 53–54.

Там же. С. 57.

Там же. С. 57–58.

 Евагрий. О различных лукавых помыслах 39.

Учение Евагрия о естественном свете ума было изложено нами в Главе III.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 52.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 35. Ср.: Каллист и Игнатий Ксанфопулы. Наставление безмолвствующим 50 (Добротолюбие в русском переводе дополненное. Изд. второе. Т. 5. М., 1900. С. 374). И. Озэрр приводит отрывок из сочинения Патриарха Константинопольского Каллиста «Дар благодатен», в котором описывается молитва в состоянии экстаза: в этом состоянии молящийся способен только непрестанно произносить «Иисусе мой! Иисусе мой!». См.: Hausherrl. The Name of Jesus. P. 301–302.

Пс. 15:8.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 55.

Ср.:Пс. 50:12–13.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 36.

Там же. С. 48–49.

Там же. С. 54.

Там же. С. 62–63.

 Евагрий-монах. О молитве 11; 35; 70.

 Иоанн Синайский. Лествица, гл. 28.

 Исихий Синайский. О трезвении и молитве 121.

 Игнатий Брянчанинов. О молитве Иисусовой. Беседа старца с учеником. С. 243–244. Эту тему продолжит в своих «Очерках античного символизма и мифологии» А. Ф. Лосев.

Там же. С. 235.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 48.

Там же. С. 32.

См.: Исаак Сирин, преподобный. О божественных тайнах и о духовной жизни. Новооткрытые тексты. М., 1998. С. 122–123.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 13.

Там же. С. 21.

2Пет. 1:3.

Ин. 14:23.

1Кор. 3:6.

2Кор. 6:16.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 21. Ср.: 1Кор. 6:17.

Там же. С. 33.

См.: Исаак Сирин, преподобный. О божественных тайнах и о духовной жизни. С. 47–50.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 11.

Ин. 15:4.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 26.

Там же. С. 52.

1Ин. 5:8.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 16.

Там же. С. 118.

Там же. С. 119.

 Ср.: Димитрий Ростовский. Слово на Обрезание Христово («Сие спасительное имя Иисус прежде всех веков в Тройческом Совете было предуготовано, написано и до сего времени было хранимо для нашего избавления, теперь же, как бесценный жемчуг, принесено было из небесной сокровищницы для искупления человеческого рода <...> Неизвестна была сила имени Иисусова, пока скрывалась в Предвечном Совете, как бы в сосуде. Но как скоро то имя излилось с небес на землю, то тотчас же <...> наполнило вселенную благоуханием благодати, и все народы ныне исповедуют, яко Господь Иисус Христос, в славу Бога Отца»). Подробнее о «Слове» Димитрия Ростовского мы говорили в Главе IV.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 17–18.

Там же. С. 51.

Там же. С. 20. Ср.: Гал. 2:20.

Там же. С. 125.

Об этом будет подробнее сказано в Главе VII настоящей книги.

 Иоанн Кронштадтский. Моя жизнь во Христе. Изд. 2-е. Т. 3. СПб., 1893. С. 100–101.

 Флоренский Павел, священник. Философия культа. – Богословские труды № 17. М., 1977.

Мф. 16:17–18.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 115–116.

Там же. С. 14.

Кол. 11:19.

1Кор. 6:17.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 12–13.

Там же. С. 59.

Там же. С. 42.

См. цитату в Главе IV.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 58.

2Пет. 1:4.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 62.

Мал. 4:2.

Ин. 1:4.

Цит. по: Летопись Серафиме-Дивеевского монастыря. Составил архимандрит Серафим (Чичагов). СПб., 1903. С. 126.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 12.

Там же. С. 16.

Там же. С. 134.

Там же. С. 14.

Там же.

Там же. С. 65.

Там же. С. 58.

Там же. С. 202.

Там же. С. 164–165.

Аллюзия на песнопение вечерни «Свете тихий».

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 23.

 Исаак Сирин, преподобный. Главы о знании IV, 51–52. Цит. по: Преподобный Исаак Сирин. О знании (избранные главы). Церковь и время № 4(13), 2000. С. 322.

Ср.: Аввы Исаака Сириянина Слова подвижнические. Сергиев Посад, 1911. С. 220.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 163.

Там же. С. 170.

Там же. С. 163.

ЗЦар. 19:10.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 167. Цитата из преп. Исаака Сирина – см.: Аввы Исаака Сириянина Слова подвижнические. С. 180.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 171.

Там же. С. 180–181.

 Булгаков С. Афонское дело. С. 44.

Рим. 1:20.

Цар. 9:12.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 4–6.

Там же. С. 207–208.

Там же. С. 150.

Там же. С. 141–142.

Там же. С. 39.

Ср.: Исх. 24:25; 29:43; 40:34; 3Цар. 8и др.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 143. Ср.: Пс. 18:1–3.

Там же. С. 148. Весь этот рассказ благоразумно опущен в 4-м издании книги «На горах Кавказа» (СПб., 1998).

См.: Хрисанф, инок. Рецензия на сочинение схимонаха Илариона, называемое «На горах Кавказа». Цит. по: Святое Православие и именобожническая ересь. Ч. 1 (догматическая). Харьков, 1916. С. 16–17.

 Игнатий Богоносец. Послание к Римлянам, гл. 5.

Аввы Исаака Сириянина Слова подвижнические. С. 206.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 146.

Там же. С. 144–145.

Пс. 10:1–2.

 Иларион, схимонах. На горах Кавказа. С. 151.

Источник: Священная тайна Церкви : Введение в историю и проблематику имяславских споров / митрополит Иларион (Алфеев) Изд. 3-е, испр. СПб.: «Издательство Олега Абышко»; М: Храм иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке в Москве, 2013. — 912 с. Серия «Библиотека христианской мысли. Исследования». ISBN 978-5-903525-05-8