Строй православного богослужения

Строй православного богослужения

СТРОЙ ПРАВОСЛАВНОГО БОГОСЛУЖЕНИЯ (Несколько слов о молитве)

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Дальнейший очерк будет посвящен вопросу о строе нашего богослужения.

Но я считаю долгом предпослать ему несколько кратких слов.

Как известно, нужно отличать молитву от молитвословия: первое – в сердце, второе – в устах. И молитвословие еще не есть молитва.

Отсюда получается несколько выводов:

1.  Молитвословие есть только путь к молитве, а мы часто смешиваем это.

2. Истинная молитва может обходиться и без уставных молитвословий, но не наоборот.

3.  Даже нужно сказать: сердечной молитве внешнее богомоление, уставность уже мешает.

4. Но таких истинных молитвенников немного. И Церковь составила для нас различные богослужения, которые помогают или могут помогать и сердечной молитве.

Поэтому дальнейший очерк рассчитан не на сердце, а на ум, знание.

Прошу читателей всегда учитывать это при дальнейших моих рассуждениях.


1. Психология молитв

«Литургией», или, в переводе с греческого языка, – «общим делом», общим священнодействием, общею службою называлось в древности все богослужение целиком: оно состояло, как увидим сейчас, из разных частей и заканчивалось Евхаристией. И только впоследствии это слово «литургия» осталось за главной частью богослужения – Евхаристией, а прочие части получили другое наименование в зависимости от времени совершения (вечерня, повечерие, утреня, часы).

Из чего состояла тогда эта «общая служба»? Нетрудно сложить современные части – вечерню, утреню, часы и «обедню», но нельзя думать, что именно такова и была литургия. Все это осложнилось, выработалось, оформилось позднее и постепенно. Вначале же было и проще, и иначе располагалось, но вместе с тем существенное было и тогда то же самое, что и теперь: Евхаристия, Святое Причащение, Евхаристический канон были почти одинаковы в своем строе, смысле и молитвах. Разве что в первые времена благодарственно-радостный элемент был еще сильнее, чем теперь; а постепенно, с ослаблением христианской жизни и благодати, стали больше, чем прежде, проникать покаянные струи, моления, прошения, сокрушение, страх Божий; и тогда стал оттеняться «искупительный» характер Жертвы более   чем благодарственный, радостно-любящий, самое слово «Евхаристия» (благодарение) стало как бы меркнуть.

Это «падение» можно заметить и вообще в истории богослужения, которое постепенно начинало приобретать характер все более и более покаянный. Службы, относящиеся к IV – вв. (от великих отцов и до Дамаскина), несравненно более возвышены, отрешены не только от земли, но даже и вообще от человека с его нуждами и болезнями, и прикованы к Богу. Это особенно видно даже и теперь на праздничных службах, где мы забываем самих себя, а душа наша всецело отдается Богу, созерцанию празднуемого события.

А после привходили и покаянные элементы, чему причиной, может быть, было и то, что авторами являлись преимущественно иноки, взявшие своею задачей «житие покаянное»: святой Феодор Студит, брат его «господин (кир) Иосиф», впоследствии митрополит Солунский (883; он написал до 300 канонов и прочее), которому принадлежат умилительнейшие, но все же покаянные каноны на повечериях и другие.

Даже святой великий Дамаскин, с поста первого министра у арабского князя ушедший в скалистый суровый монастырь Саввы Освященного (недалеко от Иерусалима), – и он дал множество покаянного материала: разочарованный в суетности этого мира, он жил одной частью души на земле, а другой – и большею – в горнем мире. Отсюда его чудные стихиры на отпевании, его покаянные песнопения в Октоихе, особенно в понедельник и вторник всех восьми гласов.

Да и невозможно было иначе: с упадком благодати Утешителя человеку труднее становилось радоваться, а отсюда тяжелее стало и благодарить; легче было каяться, плакать и просить.

То же самое можно сказать и про проповеди: у святителя Григория Богослова, отчасти у Златоуста,у святителя Прокла Константинопольского, у Дамаскина зрится такая высота и слава, что современному слушателю они покажутся скучным набором похвальных слов или неинтересным и малопригодным сухим «богословствованием». И только живущий отданною душою в Боге будет и понимать, и услаждаться их пламенными вдохновениями... А отец Иоанн Кронштадтский, пламень наших дней, говорил тем же языком и сейчас: «Дух Святой не истощится до века». «Златая цепь святых отцов, – говорил святитель Нифонт Цареградский, – не прервется до конца мира», ибо «Христос вчера и днесь, тойже и во веки» (Евр. 13, 8).

Литургия более всего сохранила на себе характер древности, и это понятно: здесь все слишком свято и чрезвычайно значительно и потому хранилось с исключительною бережностью.

И вот теперь скоро уже 1600 лет после смерти Василия Великого и 1550 лет с кончины Златоуста, как мы неизменно повторяем обедню, и особенно в ее главной, Евхаристической, части.

Поэтому можно утверждать, что сущность литургии была всегда одна и та же: Евхаристические каноны и благодарственные моления. По внутреннему содержанию они современны зарождению христианской Церкви, тем более, что совпадают по духу с Евангелием и посланиями.

Это была «первая любовь», как осмелился сравнить христианский дух святой апостол любви (Откр. 2, 4).

Все прочее представляло уже второстепенный интерес и, следовательно, могло более или менее изменяться и в строе, и в количестве, и даже в характере духа. Здесь могла быть и была несравненно большая свобода творчеству церковному. И теперь мы видим: литургия везде почти неизменна, особенно с Херувимской, а вечерня, утреня, всенощная произвольно сокращаются, приспособляются, заменяются: где поют стихиры и седальны (у греков и сиров), но опускают почти весь канон (кроме 9-й песни), или, наоборот, опускают часть стихир и все седальны, но  исполняют все 9 песней канона, хотя и сокращая тропари (у русских)... Составляются новые службы новым святым... Псалмы читаются сокращенно, а где и совсем опускаются, за исключением «шестопсалмия», и то иногда читают вместо шести три псалма.

Что же было вначале?

Вот как это представляется нам. Судим мы по современному характеру богослужений, и притом не только православных, но и инославных (особенно протестантских, в частности, Англиканской Церкви, где старались «возвращаться» к первоисточникам христианства).

Также исходим и из общих внутренних душевных источников человека, насколько мы знаем себя и других; ведь корень-то всегда один и тот же – сердце человека, воодушевляемое Духом Святым, потому, если в нас и теперь есть то, чем люди жили и прежде, нам легко понять то, что было когда-то. Наконец, и простая историческая обстановка, всем известная по Евангелию и истории, давала материал к созданию богослужения: это еврейская религия, влившаяся в христианство, Ветхий Завет, из коего родился Новый.

... Я начну с самого корня, с внутренних источников, с сердца, руководимого Святым Духом. Апостол Павел пишет римлянам: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно; но сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим.8, 26). А потом душа отыскивает и подходящие, соотвествующие мысли и слова. К тому же у одного и того же человека в разные моменты его духовной жизни или даже под влиянием разных его переживаний и настроений могут быть различные подходы к молитве: иногда он будет просить, в другой раз ему и это не под силу – недостоин, и он легче кается, иногда он готов хвалить Бога и обнимать весь мир. Разны, наконец, и люди.

Но мы возьмем «нормальную» молитву, исходя из двух несоменных и постоянных источников: бытия Бога и падения человека. К этим источникам молитвы присоединяется всегда и третий – земные нужды наши: даже если "дух и бодр, все же плоть немощна» (Мф. 26, 41). Так было всегда во всем человечестве, так, собственно, было в Ветхом Завете, так есть и теперь. В Новом же Завете присоединился четвертый чрезвычайный источник; это факт спасения, искупление мира, примирение с Богом, возвращение благодати, надежда на блаженство Царства Славы в Пресвятой Троице; от этого тон молитвы должен был измениться необыкновенно. И тем не менее существенные элементы молитв дохристианского периода должны были остаться, только центр был перенесен в другое место; главное переживание по сравнению с неискупленным состоянием стало, конечно, иным, но так как принесенное спасение было еще лишь «семенем» в каждом христианине, подлежащим развитию, «возгреванию», росту, «дондеже вообразится в вас Христос», – вообразится, то есть примет вид, как и в утробе матери зародыш постепенно принимает «образ» (2Тим. 1, 6Гал. 4, 19), то нужно было, чтобы «ветхий человек» постепенно изживался в нас и возрастал "новый" (Еф. 4, 21–24). Таким образом, «Ветхий Завет» еще должен жить в человеке; он подлежит переходу в Новый. В сущности, как и говорит апостол Павел, дана была "закваска" лишь новая (Мф. 13, 33), но тесто оставалось еще прежнее; однако в этой закваске и есть вся сила Нового Завета. До нее было мертвое, не поднимающееся, безжизненное, «пресное» человечество; теперь брошена «закваска» благодати и она все изменит в живое, действенное, творческое, сильное, новое... Будет «новая тварь»: «ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, но новая тварь» (Гал. 6, 15). Но этот процесс «новотворения», обновления, возрождения дается борьбою: «Царствие Небесное нудится» (Мф. 11, 12), то есть берется с понуждением, с принуждением, силою, борьбою. И борется против него царство, или «держава... диавола» (Евр. 2, 14), и наш ветхий страстный человек. Поэтому ветхозаветные элементы неизбежны и в христианстве, и они или постепенно изживаются (у святых), или наоборот, увеличиваются у грешных. В зависимости от этого или увеличиваются и покаяние, сокрушение, прошения, умилостивление, как теперь, или молитвы восходят до постоянной хвалы и радости.

Так чувствовал себя преподобный Серафим Саровский, постоянно, а не на Пасху лишь, говоря: «Христос воскресе».

Но это исключения; постоянный средний путь таков: наличие в человеке ветхого человека постоянно, «по вся дни», говорит апостол Павел даже про себя (2Кор. 4, 16), устремляющегося в новое состояние во Христе, это факт грешной жизни, преодолеваемой благодатию Божиею в святость или во спасение.

Таким образом, христианская Церковь имеет дело с исконным состоянием человека, но она привнесла новые «Божественныя силы в него, яже к животу и благочестию» (2Пет. 1, 3).

Поэтому молебный характер христианства должен был быть и старый, и иной, но вначале молитвенный материал необходимо должен был оставаться общечеловеческим: иудейским ли, религиозно-языческим ли – все равно; и то, и другое было ветхое, и в нас живет еще ветхое. Но мы уже знаем и имеем то, чего не знали и не имели они: силу благодати и надежду на нее.

А земные печали и нужды всегда остаются одними и теми же; только и здесь христианство  внесло величайшую поправку: царственное превосходство над миром ради Царства надмирного, Небесного. Нужды земные отошли на второй план, на третий, последний.

"Хлеб наш лишь насущный даждь, и то лишь днесь", на день. Главное же – в душе, в спасении, в вечной жизни. Однако и здесь ступени различны: от ветхозаветного воззрения на благочестие – «да благо ти будет», чего не отрицает апостол и у христиан (Еф. 6, 3), до желания умереть за Христа, чем горели первые христиане и более других сам апостол, который говорил, что «ничто не отлучит его от любви Христовой – ни жизнь, ни смерть»! (Рим. 8, 38, 39). А когда христиане узнали про него, что ему готовятся в Иерусалиме оковы, и стали просить его не ходить туда, он сказал им огненные слова: «Что плачете и сокрушаете сердце мое ? Я не только хочу быть узником, но готов умереть в Иерусалиме за имя Господа Иисуса» (Деян. 21, 13). И они покорно должны были отступить, сказавши только: «Да будет воля Господня!» (Деян.21:14)

И последняя ступень девяти «блаженств» христианского совершенства и любви именно такова – страдания за Христа: «Блаженни есте, егда поносят вам... Мене ради. Радуйтеся и веселитеся», но начинается это с «нищеты» и плача (Мф. 5, 3, 4, 11, 12).

Итак, Бог, падшая душа (или грех), земные нужды и спасение во Христе – вот четыре конца или четыре угла, создающих единую молитву христианина. Отчасти это можно сказать и про всякого человека; только у нехристиан спасение было больше лишь в желании и томлении, а у христиан – уже отчасти и стало фактом.

Бог, грех, земля, Небо...

митрополит Вениамин (Федченков)

О богослужении Православной Церкви