О неосуждении ближнего

Беседа шестая

Осуждая людей, мы падаем в вечную долговую яму. – О неприязни к ближнему и о том, что мы чрезвычайно склонны к этой страсти. – Что значит поститься втайне? – Под предлогом мнимой любви к ближнему мы можем совершенно отступить от подвига поста. – Добродетель поста окрыляет молитву и дает духовную радость. – Пост из тщеславия: пример про американского иллюзиониста. – Как собрать себе сокровище на небесах.

Мы продолжаем толкование Нагорной проповеди. После того как Спаситель преподал ученикам слова молитвы «Отче наш», Он добавил: Аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный: аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших88 (Мф.6:14–15). Эти слова относятся преимущественно к изречению молитвы Господней: И остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим89 (Мф.6:12). Таким образом, под долгами прежде всего необходимо понимать наши нравственные долги перед Богом, иначе говоря грехи. А условием прощения грехов является то, чтобы и мы прощали другим людям их согрешения.

Достоевскому принадлежит меткое выражение: «Все мы друг перед другом виноваты». Действительно, мы все друг перед другом в чем-то виноваты: волею или неволею мы соблазняем друг друга. Человек немощный может соблазниться даже и нашими добрыми делами. Я уже не говорю о том, что мы часто грешим против ближнего.

До какой степени должно простираться снисхождение человека к ближнему, видно из случая, произошедшего со святителем Тихоном Задонским. Однажды святитель Тихон обличил дворянина, а тот, будучи человеком гордым, посчитал это за оскорбление и дал святителю Тихону пощечину. Тогда святитель упал ему в ноги и сказал: «Простите меня за то, что я ввел вас в такое исступление». Хотя он всего лишь сказал этому дворянину нечто полезное для души. Вот до какой степени мы должны быть снисходительны к ближним и прощать их согрешения против нас.

В житии апостола Карпа описано следующее. Он очень скорбел оттого, что один христианин был совращен в язычество своим знакомым. Однажды после усиленной молитвы о наказании этих нечестивцев апостол увидел Господа, стоящего на небесах в славе, а внизу разверстую адскую пропасть, на краю которой стояли двое – христианин и соблазнивший его язычник. Апостол Карп продолжал молиться о том, чтобы оба они были ввержены в геенну огненную. А Господь ответил ему, что Он готов еще раз быть распятым ради спасения людей. Таким образом апостол Карп был вразумлен – нужно любить всякого человека, даже если он совершил тяжкое преступление. Понятно, что если осуждению поддался апостол, то тем более каждый день многократно поддаемся ему мы, даже тогда, когда человек бывает виноват перед нами лишь в мелких проступках.

Иногда нам трудно простить ближнему тяжкий грех. Но если мы не простим, то не отступит ли от нас благодать Божия? И не впадем ли мы сами в такие же тяжкие грехи? Или какая-нибудь ничтожная страсть, допустим мелкое, повседневное тщеславие, вдруг овладеет нами до такой степени, что полностью поработит наш дух и мы отвратим от себя благодать Божию. Если мы не будем прощать людям согрешения, то наша мнимая праведность может вмиг исчезнуть. Даже если она не мнимая, а подлинная, все равно грехи у нас есть, и эти малые согрешения нам не простятся: они перестанут быть малыми и нам придется отвечать сполна. В ином месте Евангелия Спаситель, приводя притчу о неправильном отношении к людям, говорит, что мы не выйдем из темницы, пока не отдадим последний кодрант90. Сказано это не в том смысле, что мы когда-нибудь сможем его отдать, а в том смысле, что мы будем отвечать за самое мелкое согрешение так, как если бы некий жестокий заимодавец требовал от нас вернуть все до самой мелкой монеты, заплатить свой долг до конца. А как отдать до конца нравственный долг? Это невозможно. Поэтому, желая получить милость Божию, мы должны не столько рассчитывать на свои подвиги, сколько искать правильного отношения к ближнему.

Аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный. Какие согрешения имеются здесь в виду? Они могут быть самые разные: бытовые неудовольствия, блуд, воровство, убийство – словом, малое и великое. Мы должны прощать ближним все согрешения. И если мы не можем этого сделать, то не будем оправдывать это так называемыми объективными причинами, например, говорить: «Такое простить невозможно». Мы должны признаться в своей неспособности к прощению, своей немощи, должны каяться в этом, сокрушаться, осуждать себя.

Основатель отшельничества преподобный Антоний Великий очень мудро и, конечно же, исключительно исходя из своего опыта, сказал: «В ближнем наша жизнь и смерть». Он, много лет подвизавшийся в пустыне и очень редко видевший людей, тем не менее понимал, что спасение или погибель зависят от нашего отношения к ближнему. Существует такое представление, что отшельнику легче исполнить заповедь о любви к ближнему: он не общается с людьми и потому избегает многих соблазнов. Но человек не может забыть того, что он человек, даже находясь в многолетнем уединении. Он все равно ставит себя по отношению к другим людям в какое-то положение и испытывает к ним великое разнообразие чувств. Можно и в пустыне всех осуждать как суетных, можно о всех плакать, подобно таким подвижникам, как Макарий Великий или Силуан Афонский, а можно пребывать в холодности, безразличии.

Вокруг нас очень много людей, которым мы не хотим прощать, и мы так с этим свыкаемся, что такое восприятие действительности кажется нам совершенно здравым и благоразумным. Мы не способны посмотреть на себя критически, не способны даже осознать то, что мы испытываем к ближнему неприязнь. Неприязнь эта может быть основана на какой угодно почве: религиозной, национальной, политической, личной… Представители одного сословия могут испытывать неприязнь к представителям другого, например, интеллигенты к людям необразованным. Или, наоборот, те, кто умеют работать своими руками, могут испытывать неприязнь к тем, кто, как им представляется, ничего не делает, к «дармоедам», «бездельникам». В советское время людям внушали презрительное отношение к интеллигенции. Всем известно выражение: «Вшивый интеллигент». Неприязнь – чувство чрезвычайно въедливое, и нам кажется, что от него невозможно отказаться. Только немногие люди, такие как преподобный Силуан Афонский, архимандрит Софроний (Сахаров), доходят до такого возвышенного состояния, при котором не имеют значения различия между людьми.

Аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный. Я уже сказал о том, что эти слова являются объяснением слов молитвы Господней: Остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим. И человек, который со всей ответственностью, именно как истинный христианин, произносит слова молитвы «Отче наш», должен избавиться даже от тени неприязни, которая гнездится в его душе, причем по отношению к любому человеку – даже к преступнику, виновному, может быть, в гибели миллионов людей. (Я не утверждаю, что способен на такую любовь, но я должен говорить о том, чему учит Евангелие, а не выставлять свое душевное состояние как образец.) Мы должны понимать, что молитва «Отче наш» учит нас любви и тому, что без покаяния истинной любви быть не может. Тот, кто не осознаёт своих грехов, как правило, не прощает их и ближнему. А тот, кто не прощает прегрешений ближнему, не может искренне называть Бога Отцом. Кто не осознаёт, что он сам нуждается в прощении грехов, тот в молитве ничего не получает. Не скажу, что он совсем ничего не чувствует и не получает благодати, но он лишает себя полноты христианского чувства, можно сказать дерзновенно – лишает себя усыновления Богу. Чему учит нас молитва Господня, как не тому, чтобы мы стремились к усыновлению Богу, чтобы Бог сделал нас своими чадами, чтобы мы обращались к Нему с таким дерзновением и простотой, с каким дети обращаются к отцу?

Аще бо отпущаете человеком… Обратите внимание: здесь сказано не просто «ближнему», а человеком, то есть всякому человеку. Этим словом Спаситель отметает всякое ограничение. «Кто мой ближний? – задавал вопрос некий книжник. – Может быть, мой ближний только еврей, или только человек истинно верующий, или человек праведной жизни?» Мы должны прощать всякому – единокровен ли он нам и одной с нами народности или он нам совершенно чужд и, может быть, враждебен нашему народу; единоверен он нам и потому близок по духу или, опять же, чужд нам и, может быть, он богохульник и враг Церкви. Вот к такой всеобъемлющей любви призывает нас Господь Иисус Христос! И само собой разумеется, что эта любовь должна простираться на тех людей, которые нас окружают. Как сказал Достоевский, легко любить дальнего, но тяжело любить ближнего. Тот, кто мнит о себе, что он обнимает любовью все человечество и в то же время испытывает неприязнь, раздражение, имеет злопамятство по отношению к тем, кто находится возле него, на самом деле прельстился.

Нам может показаться, что евангельская любовь для нас, грешных людей, совершенно недоступна. Но необходимо учитывать, что человеческая душа бывает в разных состояниях. Человек может находиться в своем естественном91 состоянии, а может под действием благодати дойти до степени сыновства, и колебание между подобными состояниями может продолжаться долго. Редко кто приходит в такое душевное устроение, при котором ничего греховного не ощущает. Поэтому если человек под действием благодати, допустим причастившись Святых Христовых Тайн, испытывает любовь к людям, то он не должен думать, что он не достоин этого состояния и что это прелесть. Мы ничего хорошего не достойны, даже жить, однако же по милости Божией живем. О том, в прелести человек находится или нет, судят по тому, соответствует его душевное состояние учению святых отцов или не соответствует. Человек, испытавший евангельскую любовь, должен, безусловно, осознавать и свою греховность, глубоко скорбеть о ней. А если он собой доволен, то действительно прельщен.

Далее Спаситель вновь рассуждает о совершении добродетелей втайне. Егда же поститеся, не будите якоже лицемери сетующе: помрачают бо лица своя, яко да явятся человеком постящеся. Аминь глаголю вам, яко восприемлют мзду свою92 (Мф.6:16). Обратите внимание: вначале Он сказал о том, чтобы совершать тайно милостыню, потом – молитву, а сейчас говорит о посте. Я думаю, что между этими добродетелями – милостыней, молитвой и постом – есть внутренняя связь. Если мы нетщеславно совершаем милостыню, то мы и молимся искренне. Какая может быть молитва у человека, который внутренне превозносится, а тем более ищет чужой похвалы? Если мы с покаянием и любовью молимся, тогда и пост пойдет нам на пользу. Как говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), телесные добродетели без духовных ничего не значат. Пост без молитвы – это диета, которая имеет чисто физиологическое значение. Может быть, иногда это принесет пользу для здоровья, но для души, конечно, пользы от поста не будет, если прежде мы не преуспеем в душевных добродетелях: не будем иметь доброты по отношению к людям, выражающейся, прежде всего, в милостыне, не будем совершать добродетели нетщеславно, не научимся с любовью к Богу, с любовью к ближнему и с покаянием молиться.

Егда же поститеся, не будите якоже лицемери сетующе: помрачают бо лица своя, яко да явятся человеком постящеся. Видимо, во времена Спасителя были люди (наверное, они и сейчас есть), которые во время поста помрачали свои лица. Конечно, пост сам по себе влияет на внешность человека. В святоотеческих изречениях я встречал такие слова: «Бледность и худоба – это украшение монаха». Поэтому не нужно думать, что если человек исхудал от поста, то он нарушил заповедь. Правда, из книги пророка Даниила мы знаем, что он и его друзья ели только растительную пищу и при этом обладали такой свежестью, красотой и пышностью лица, как будто ели всё. Но нам на это едва ли приходится рассчитывать: одно дело Междуречье, а другое дело Урал, у нас такие фрукты, как там, не произрастают. Пост в южных краях, думается, более легок, чем у нас: там, по сути, можно всю пищу заменить растительной. Иоанн Кассиан Римлянин говорил, что в северных краях – а он писал для монахов Галлии, то есть Франции, – нельзя поститься так, как постятся в Египте. Мы на Среднем Урале тем более не можем так строго поститься.

Да и у нас сейчас есть разнообразие овощей и фруктов, а когда-то в России люди в пост ели кашу, щи из кислой капусты, огурцы, редьку, репу, свеклу. А при этом приходилось исполнять тяжелые полевые работы, причем не только мирянам, но и монахам, которые владели угодьями. Поэтому (замечу между прочим) не нужно нам слишком скорбеть о тяжести поста. Мы даже не представляем себе, как приходилось поститься в России в прошлом. В XVII веке при царе Алексее Михайловиче в Россию приезжали антиохийский патриарх Макарий и архидиакон Павел Алеппский, последний оставил воспоминания об этой поездке. Он говорил о строгости поста и о том, что́ русские едят в пост. Его и патриарха это, конечно, ужасало. Для них, приехавших из Сирии, постный рацион русских казался очень бедным, они едва-едва терпели такое воздержание.

Я хотел бы сделать еще такую оговорку. Мы сейчас, конечно, не можем поститься так, как делали это древние подвижники. В наше время, как говорил отец Андрей (Машков), люди немощны и телом и духом. Это справедливо. Соответственно, из-за немощи телесной подвиги наши не могут быть такими строгими, как в древности, а из-за немощи душевной у нас не хватает на эти подвиги решимости. Но все же, если человек крепок здоровьем, он не должен себя оправдывать и проявлять к себе снисхождение по той причине, что в наше время якобы невозможно поститься. Преподобный Нил Сорский говорит, что люди отличаются друг от друга телесной крепостью настолько, насколько воск отличается от меди. И в наше время встречаются люди очень крепкие телом, хотя это скорее исключение. Да, в большинстве случаев мы относимся к себе снисходительно, и это справедливо, но если есть благословение духовника, то почему бы иному человеку не быть исключением из общего правила? Здесь необходимо благоразумие: не нужно всех стричь под одну гребенку ни тогда, когда речь идет о снисхождении, ни тогда, когда речь идет о строгости.

Помрачают бо лица своя, яко да явятся человеком постящеся. Не думайте, что поскольку Спаситель запрещает помрачать свои лица, то мы должны питаться так, чтобы никто не увидел, что мы постимся. Представьте себе человека, который живет среди людей неверующих или маловерующих, по крайней мере не церковных, которые никаких постов не соблюдают. Если он будет перед ними скрывать свой пост и есть все, что ему предлагают, то он ни одного дня не сможет воздержаться от скоромной пищи. Так под предлогом совершения добродетели втайне и под предлогом мнимой любви к ближнему, некоторые неопытные христиане совершенно отступают от поста. И в результате человек вроде бы не лицемер, ни перед кем не выставляется, но и Богу он не угождает. Сохранить пост втайне действительно трудно. Если кто-нибудь очень строго постится, скажем ест только хлеб и пьет воду или в некоторые дни Великого поста вообще ничего не ест, то лучше ему избегать того, чтобы это обнаружилось. Но если ему кто-то скажет: «Пойди, поешь картошечки без масла с огурчиком», он должен отказаться, потому что, согласившись ради смирения, он потеряет и те два-три дня в году, в которые он только и может себе позволить подвизаться.

Совершать добродетель втайне в буквальном смысле слова может человек богатый добродетелью: тот, кто много молится, кто подает обильную милостыню, кто непрестанно постится, может прикрыть свою добродетель показным отступлением от нее и иногда отказаться от милостыни, иногда не помолиться. А мы, люди немощные, если захотим это сделать втайне, то из-за своей немощи вообще отстанем от добродетели. И то немногое, что мы обязаны сделать (конечно, нетщеславно), мы не выполним под предлогом буквального исполнения заповеди Спасителя о тайном совершении добродетелей милостыни, молитвы и поста. А не постясь сами, мы можем соблазнить других на осуждение. Исаак Сирин рассказывает, что однажды, находясь в незнакомой местности, он ради смирения пожелал взять на себя такой подвиг: сесть рано утром возле церкви и вкушать пищу, чтобы люди, проходя мимо и видя, что он ест, уничижали его. Старец, к которому он обратился за благословением, сказал ему: «Здесь никто тебя не знает, люди будут соблазняться и впадут из-за тебя в грех осуждения: вот, мол, монах, а ведет себя не по-монашески. А если бы ты это делал в той местности, где все знают, что ты постник, то, может быть, это и послужило бы тебе поводом для смирения».

Не будите якоже лицемери сетующе. О каком сетовании идет речь? О таком, при котором мы сетуем не о своих грехах, а о том, что нам приходится поститься. Мы говорим: «Как нам тяжело, мы так сурово постимся: сегодня каша была без масла – желудок болит, спина болит, шея болит» и прочее. Может быть, мы даже и не говорим о том, как строго постимся, но всем своим видом показываем, что нам тяжело. Вот о чем сетовать нельзя. Если у нас печальный вид оттого, что мы каемся, тогда это уместно и разумно. Когда же мы печалимся оттого, что нам тяжело, что мы взяли на себя особенный подвиг, тогда мы, конечно, поступаем как лицемеры.

Итак, подведем черту. Не помрачать при посте свое лицо – если понимать эти слова в том смысле, чтобы лицо было всегда румяным, – невозможно. Значит, нужно, чтобы радость в человеке была внутренняя. Человек радуется о посте как о духовном делании. И многие подвижники, особенно в древности, когда пост был добродетелью всеобщей и обязательной, сияли внутренним светом. Да, лица их были худые, бледные, волосы немытые, одежда рваная и скудная, но зато они радовались от обилия благодати, потому что пост облегчает молитву.

Далее Спаситель говорит: Аминь глаголю вам, яко восприемлют мзду свою. Награда людей, которые поддаются тщеславию, – суетная человеческая слава. И она бывает наградой не только для тех, кто хочет прославиться, скажем как художник или завоеватель, но и для тех, кто ради славы совершает как будто бы подвиги добродетелей. Не так давно один американский иллюзионист просидел в стеклянном ящике, который был подвешен над Темзой, сорок четыре дня и пил одну воду. Это говорит о его крайнем тщеславии, собственно, он этого и не скрывал. Так что можно и поститься ради того, чтобы тебя прославили.

Ты же постяся помажи главу твою, и лице твое умый, яко да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже втайне, и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве93 (Мф.6:17–18). Во времена Спасителя те, кто постились, не просто делали мрачное лицо, а еще и не причесывались и не мылись. Поэтому Спаситель и говорит, что нужно помазать волосы (в то время было принято смазывать голову благовонными маслами) и умыть лицо. Господь призывает нас к тому, чтобы мы выглядели обычно, как все. Чтобы люди, по возможности, не замечали того, что мы делаем нечто особенное. И тогда Бог воздаст нам явно, конечно же, повторюсь, не популярностью среди людей, а воздаст нам явно для нас самих благодатью Божией.

Пост полезен не тогда, когда мы осознаём, что строго постимся и Бог нас за это наградит, и не тогда, когда тщеславие утешает нас мыслями, что мы постимся строже других или строже, чем постились раньше, – а тогда, когда мы ощущаем воздаяние Божие, то есть плату от Бога за этот труд, состоящую в том, что Господь нам дарует Свою благодать. Если выразиться еще более точно, – когда Он духовно приближает нас к Себе, открывает нам Свою Божественную славу.

Кроме того, что пост нужно совершать нетщеславно, необходимо исполнять и многие другие заповеди: прощать грехи другому человеку, любить Бога и ближнего, милостыню совершать втайне, причем не разбираясь в том, по отношению к каким людям мы это совершаем, – так сказать, «светить и на добрых и на злых». Если мы все это соблюдаем, то ощущаем в своем сердце мзду. Явную, а не мнимую. Некоторые священнослужители рассуждают так: я священник, значит, у меня есть благодать священства. Да, ты священник, но если ты не ощущаешь благодати священства, значит, ее нет. Монах тоже должен ощущать благодать как человек, посвятивший себя Богу. Но если он ее не чувствует, значит, ее нет. Это рассуждение не мое, а преподобного Симеона Нового Богослова. Если мы всё делаем правильно, то должны уже сейчас явно ощутить мзду от Небесного Бога Отца, а не думать: «Да, я обязательно получу награду, но только в будущем». Если мы ощущаем ее непосредственно в данный момент, то это залог того, что мы приобщимся к полноте Божественного общения, Божественной любви в будущей жизни. А если не ощущаем этого сейчас, то сомнительно, будет ли это в вечности. Это также рассуждение преподобного Симеона Нового Богослова, которое, с одной стороны, может быть, на кого-то наведет уныние, но с другой – возбудит многих к ревности и заставит опомниться, встрепенуться.

С этим рассуждением перекликается поучение преподобного Серафима Саровского о цели христианской жизни, которая состоит в стяжании благодати Божией. Если человек в этой жизни не ощущает благодати, значит, он и в будущей не будет ее ощущать. Об этом есть прекрасное рассуждение одного неизвестного старца, жившего в XV столетии, в книге под названием «Размышление смиренного сердца». Время от времени, в разные века, Господь воздвигает людей, которые напоминают нам о том, что мзду от Бога мы должны ощущать явно и переживать как очевидную реальность.

Не скрывайте себе сокровищ на земли, идеже червь и тля тлит, и идеже татие подкопывают и крадут94 (Мф.6:20). Конечно, здесь речь идет не о сокровищах в собственном смысле слова, а о славе. Не скрывайте себе сокровищ на земли, то есть не ищите никакой популярности, не ищите славы, одобрения от людей. Здесь воры подкапывают и крадут и все растлевается червями и тлей, то есть тщеславием, гордостью. Все труды, предпринятые нами ради человеческой славы, никакой пользы в вечности не принесут.

Бывает, конечно, что и богоугодные труды, смиренные по своей сути – по внутреннему намерению человека, нечаянно приносят ему славу. Например, мы почитаем известных старцев нашего времени: отца Иоанна (Крестьянкина) или отца Николая Гурьянова. Не ради славы они подвизались, не ради славы наставляли людей, но слава пришла к ним помимо их воли. В особенности это можно сказать об отце Николае Гурьянове. Сейчас для нас остров Залит окутан ореолом, а на самом деле это обыкновенный деревенский приход. Там, кроме рыбы, у людей ничего нет. Про отца Николая они ничего не знают. Не понимают, какой человек находился рядом с ними. Он многие годы там служил, и только в последние десятилетия пришла к нему слава, которой он не искал, да и вел он себя так, что понятно было, что он совершенно чужд всякого тщеславия.

Скрывайте же себе сокровище на небеси, идеже ни червь, ни тля тлит, и идеже татие не подкопывают, ни крадут95 (Мф.6:20). Если мы трудимся ради популярности, то все наше внимание устремлено к тому, что думают о нас люди. А если мы трудимся ради Бога, то нам совершенно безразлично человеческое мнение, мы думаем о будущей награде и о том, чтобы сейчас предвкушать небесную славу. Это и есть то самое сокровище, которое мы собираем на небе. Не в том смысле, что мы не можем им пользоваться до поры до времени, хотя в полной мере, безусловно, воспользуемся им только в будущей жизни, а в том смысле, что есть сокровище земное по своему характеру и есть сокровище небесное. Истинный наш Отец и наше отечество находятся в горнем мире. Так и сокровище небесное хотя и доступно нам сейчас и мы вкушаем его в явном воздаянии Небесного Бога Отца, однако же находится на небе и таинственным образом сообщается нам. Человек всегда ощущает, умаляется благодать или увеличивается. Это и есть то самое сокровище. Мы получаем мзду, которая находится на небесах и одновременно – в нашем сердце. Если она умаляется в нашем сердце, значит, она умаляется и на небесах. Если она увеличивается на небесах, значит, мы должны это ощущать и в своем сердце.

Если все наши мысли на небе, то тщеславие нас не окрадывает. Понятно, что достигнуть этого состояния очень тяжело. Отец Софроний (Сахаров) рассказывает, что, когда он пребывал в благодатном состоянии, на него нападали помыслы тщеславия. Он ощущал своей душой, что, по его выражению, «тати пришли». И тогда отец Софроний уединялся в своей келии, падал на колени и начинал с плачем молиться, чтобы эти помыслы его оставили. Если человек поддается помыслам тщеславия, то они лишают его благодати, расхищают его душевное сокровище. Борьба с этой страстью очень жестока. Если человек испытывает обилие благодати, в его голову поневоле начинает прокрадываться мысль, что он собой что-то представляет, что он особенный, что у него есть то, чего нет у других. А если благодать проявляется в духовных дарованиях, я не говорю о чудотворении или прозорливости, но, допустим, в кротости, благоразумии, духовном рассуждении, то человек подвергается страшной брани.

Зло всегда представляется нам в правдоподобном и убедительном виде. Скажем, мы гневаемся, осуждаем или злопамятствуем, всегда имея причину, оправдывающую происхождение нашей страсти, поясняющую необходимость такого отношения к человеку. Также и здесь: возникают мнимо благоразумные, справедливые мысли: «Ведь я действительно лучше, ревностнее, рассудительнее!» И бывает очень трудно истребить в себе эту греховную логику. Тот, кому удается все свои сокровища иметь на небесах, то есть совершенно не думать ни о чем земном, конечно, великий человек.

В Глинском патерике есть повествование о подвижнике святой жизни, иеросхимонахе Макарии. Его духовником был схиархимандрит Илиодор, тоже выдающийся подвижник Глинской пустыни. Однажды отец Макарий разрешил, чтобы его почитатели сделали его фотографию, но старец Илиодор его за это отчитал. Вот как люди относились к человеческой славе! Они не хотели, чтобы даже их внешность оставалась у кого-либо в памяти. Я не хочу оценивать эту конкретную ситуацию, речь идет о беспощадности к себе. Известно, что многие другие подвижники, не менее выдающиеся, разрешали писать с себя портреты, допустим святитель Игнатий. Для нас важно не конкретное решение, а то, что подвижники очень боялись хоть в чем-то поддаться тщеславию.

Что такое небесная слава? Это благодать Божия, она и здесь нас прославляет. Иногда даже прославляет перед людьми, когда кому-то нечаянно открывается наше внутреннее состояние. А иногда слава святых открывается даже их врагам и недоброжелателям. Небесная слава столь сладостна, столь вожделенна, что человек готов все что угодно терпеть – уничижение, неизвестность, несправедливость, – лишь бы только ее не лишиться. Эта слава делает человека способным терпеть глубочайшее бесславие. Очень хорошо сказал преподобный Серафим Саровский: «Человека на небесах ждет такая слава, такая награда, что если бы во время всей его земной жизни черви грызли его плоть, то надо было бы с радостью на это согласиться, чтобы не лишиться этой будущей славы».

Господь говорит: Скрывайте же себе сокровище на небеси, идеже ни червь, ни тля тлит, и идеже татие не подкапывают, ни крадут. И добавляет: Идеже бо есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше96 (Мф.6:20–21). Действительно, если наша цель на небесах, то и сердце наше туда устремляется. А если нас интересуют земные вещи, то как мы можем всем сердцем любить Бога?..

20 октября 2003 года

Источник: Размышления над Нагорной проповедью / схиархим. Авраам. - Москва: Паломник ; Екатеринбург: Ново-Тихвинский женский монастырь, 2012. - 383 с. ISBN 978-5-94512-106-5