Не творите милостыни пред человеки

Беседа четвертая

Как творить милостыню по-евангельски. – Действуя по тщеславию, мы становимся лицемерами. – Добродетель необходимо выполнять, пусть и окрадываешься тщеславием. – О том, чтобы творить милостыню втайне от себя. – Воздаяние от Бога ощутительно. – Люди духовные не зависят от человеческого мнения. – Надо ли скрывать свои чувства, если молишься на людях? – О том, что значит «молиться втайне». – Что есть смирение. – Об уединении внутри себя.

Сегодня мы переходим к толкованию шестой главы Евангелия от Матфея. Деление на главы и церковные зачала в Библии произведено искусственно и часто нарушает естественный ход повествования. Поэтому чтобы понять первые стихи шестой главы, нужно обратиться к окончанию пятой. Заканчивается она следующим стихом: Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть55 (Мф.5:48). Перед этим говорилось о том, что нужно относиться с любовью ко всем: и к друзьям, и к врагам. Значит, мы должны быть совершенными в том смысле, чтобы все совершить, все сделать в деле любви, как Бог Отец. Здесь Господь Иисус Христос усваивает нам имя детей Божиих, называя Бога нашим Отцом. А в шестой главе идет разъяснение заповеди о совершенстве на примере таких великих, можно сказать, основополагающих христианских добродетелей, как милостыня, молитва и пост.

Внемлите милостыни вашея не творити пред человеки, да видими будете ими: аще ли же ни, мзды не имате от Отца вашего, Иже есть на Небесех56 (Мф.6:1). Спаситель говорит не только о том, что добро нужно делать всем, но и о том, что оно должно быть совершаемо втайне. Когда мы читаем Евангелие, то из-за механического разделения на главы мы этой связи часто не улавливаем. Здесь описывается, какой должна быть добродетель. Во-первых, она должна быть, так сказать, не разборчива, то есть мы должны ко всем относиться равно, во-вторых, не тщеславна.

Настоятельница Леушинского монастыря игумения Таисия, беседуя однажды со святым праведным Иоанном Кронштадтским, спросила у него: «Как творить милостыню „не пред человеки“? Это значит утаивать ее от людей?» Отец Иоанн ответил: «Нет, неправильно. Это значит творить ее не тщеславно». Действительно, оказать кому-то милостыню тайно очень трудно. Конечно, по возможности надо исполнять это буквально, но часто обстоятельства складываются так, что об этом знает как минимум тот человек, которому мы благотворим. В житии святителя Николая описан случай, как он подбросил деньги в окно бедному человеку, так что этого никто не знал, но впоследствии имя благодетеля все равно выяснилось.

Что же тогда, не совершать милостыню? Нет, мы должны совершать ее, но только ради Бога. Сказано: «внемлите», то есть будьте чрезвычайно внимательны, осторожны, постоянно за собой следите, чтобы не делать это ради людей. Когда мы помогаем человеку вылечиться от болезни, даем ему деньги на пропитание или заботимся о его крове и одежде, то, конечно, делаем это для него самого, но не ради того, чтобы приобрести славу или получить одобрение.

Говоря о предыдущих заповедях Спасителя, я подчеркивал: то, что с первого взгляда кажется весьма естественным и простым, на самом деле выполнить чрезвычайно трудно. То же можно сказать и о заповеди Спасителя не творить милостыни перед людьми. Делая добрые дела, мы всегда ждем одобрения, а Спаситель требует, чтобы мы не ожидали этого никогда и ни от кого. И если бы мы достигли христианского совершенства, то совершали бы добродетель, не ожидая никакой благодарности и тем более никакой похвалы. Единственное одобрение, которое нам необходимо, – одобрение от более опытных людей, с которыми мы советуемся о том, как совершать ту или иную добродетель. Но одобрение не ради похвалы, а ради правильного совершения добродетели. Если бы мы, желая творить милостыню, пришли к кому-то за советом, и он бы нам сказал: «Да, оказывай милостыню не только православным, но и всякому нуждающемуся», значит, научил бы нас, как исполнять заповедь о добре по отношению ко всем людям. «Но при этом, – говорил бы, – старайся делать добро так, чтобы тебя не хвалили. Не обращай внимания на похвалы, делай это только ради пользы человека. Если даже не получаешь никакой благодарности со стороны этого человека, не унывай». Вот такой добрый совет оказался бы вполне уместным одобрением.

В таком одобрении со стороны духовно опытных людей мы нуждаемся, потому что во всяком деле необходимо искусство, тем более в деле исполнения заповедей. Одно дело – прочесть Евангелие и толкования на него, пусть даже правильные и обширные, а другое дело – уметь применить его в конкретной жизненной ситуации. Подчас мы при всей своей теоретической подготовке оказываемся совершенно беспомощными, подобно книжникам и законникам. Помните, в одном евангельском эпизоде законник спросил Спасителя: «Что нужно делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» Господь ему сказал: «Что читаешь в законе?» Законник ответил: «Нужно любить Бога и ближнего». Когда же Спаситель сказал ему: «Делай так и спасешься», тот спросил: «А кто есть ближний мой?» и показал этим свою несостоятельность и неопытность – он не знал, что такое любовь на самом деле, хотя имел об этом глубокую теоретическую осведомленность. Вспомните и повествование о рождестве Христовом. Когда Ирод призвал к себе книжников, они сказали ему, что Мессия должен родиться в Вифлееме, однако не пошли поклониться Ему, как это сделали язычники волхвы. Теоретическая подготовленность часто оказывается совершенно бесполезной – когда доходит до дела, нам на ум приходит совершенно другое решение о том, как поступить. Мы вспоминаем о житейском опыте, о неприятностях, которые будут, если мы поведем себя, как нам кажется, неразумно, и о Евангелии мы забываем.

Но вернемся к толкованию Нагорной проповеди. Итак, нужно быть чрезвычайно внимательным, осторожным в том смысле, чтобы не сделать что-либо ради человеческой славы. Аще ли же ни, мзды не имате от Отца вашего, Иже есть на Небесех. Если вы сделаете доброе дело ради человеческой славы, значит, не будете иметь награды. Прежде всего, здесь нужно обратить внимание на то, что Евангелием отнюдь не порицается стремление получить награду от Бога. Желание получить мзду здесь, на земле, так сказать, мзду вещественную, конечно, осуждается. А если мы желаем мзды от Отца нашего, Который на небесах, то есть мзды небесной, духовной, то это поощряется. Мы должны думать о награде, чтобы иметь бодрость, ревность к исполнению заповедей. Человек не может что-либо делать, не ожидая никакого результата. В данном случае результат и есть наша мзда: мы чувствуем духовное изменение, близость к Богу, чувствуем, что становимся сынами Небесного Бога Отца.

Егда убо твориши милостыню, не воструби пред собою, якоже лицемери творят в сонмищих и в стогнах, яко да прославятся от человек. Аминь глаголю вам, восприемлют мзду свою57 (Мф.6:2). Есть мнение, что существовал такой обычай: древние иудеи, находясь в многолюдном собрании и желая подать милостыню, трубили в рог, собирались нищие, и им раздавали милостыню. Но понятно, что эту заповедь Спасителя нужно воспринимать не только буквально, нужно искать в ней некий глубокий смысл. Не воструби пред собою, то есть не говори о себе, не хвали себя. Сделай так, чтобы нуждающийся получил помощь и чтобы люди тебя не прославляли. А если они и станут тебя прославлять, то пусть эта слава не коснется твоего сердца. Человек, который творит милостыню не ради того, чтобы помочь ближнему, не ради того, чтобы стать достойным имени сына Божия, – лицемер. Прекрасно об этом рассуждает святитель Тихон Задонский. Он говорит, что о добродетели нужно судить не по тому, что человек сделал, а по его сердечному намерению. Бывает, человек творит милостыню, а на самом деле желает прославиться – его намерение не благое. Он ведет себя как некий артист: знает, что обществом одобряется милостыня, потому и творит милостыню. Если бы общество стало одобрять разбой, тогда он стал бы разбойничать, потому что полагается не на заповеди Божии, которые являются незыблемыми принципами, а на колеблющееся человеческое мнение. В глазах других людей этот человек совершает добро, а перед Богом – зло. Все его хвалят как добродетельного, а Бог видит, что он грешник.

Безусловно, нужно отличать того, кто делает все ради славы, от того, кто, совершая добрые дела согласно Евангелию, в то же время несколько окрадывается тщеславием, не может вполне ему противостоять. Если бы мы перестали творить добродетели, к которым примешивается тщеславие, то мы вообще ничего не делали бы. Евангелие говорит о людях совершенных и о том возвышенном принципе, который должен нами руководить, оно не делает оговорки относительно того, что́ можно позволить себе в иных исключительных случаях. Одно дело стремиться к славе человеческой любыми способами, а другое дело – творить добро и против воли несколько окрадываться страстью тщеславия.

Аминь глаголю вам, восприемлют мзду свою. Допустим, человек прославляется другими людьми или сам внутренне радуется тому, что он совершает поступки, которые могут быть оценены людьми как значительные, великие, добрые. Значит, мзду свою, то есть славу от людей, которой он желал, он уже получил. А когда человек стремится к тому, чтобы угодить Богу, тогда слава для него будет чем-то ненужным, и даже если бы его прославлял весь мир, он пренебрег бы этим. Ему надо, чтобы его прославил не человек, а Бог.

Что значит слава Божия? Некоторые по наивности предполагают, что если мы будем пренебрегать человеческой славой, то Бог так устроит, что в конце концов люди все-таки будут нас славить. Но слава Божия действует втайне, она есть Божественная благодать, которая прославляет человека не перед людьми, а перед Самим Богом, перед ангелами, святыми, прославляет его в мире духовном, а не земном. Прославляет славой небесной и на Небе. Есть люди, которые могут видеть небесную славу, и они будут такого человека ценить. Ангелы Божии видят истинную сущность вещей, значит, и перед этими существами такой человек будет велик. А перед теми, кто ценит земное величие, он может оказаться весьма ничтожным и незначительным.

Если мы думаем о славе человеческой, то в обществе, где ценят христианские добродетели, мы исполняем заповеди только по видимости, а по сути постоянно услаждаемся тщеславием и получаем свою мзду – удовлетворение страсти. А если бы мы оказались в другом обществе, в котором евангельские добродетели ничего не значат, то старались бы угодить окружающим нас людям каким-нибудь другим образом – скажем, показать, что мы энергичные, умные, практичные, одним словом, «крутые». В глазах людей, которые эти качества ценят, мы стараемся быть такими же, как они: мол, и мы не лыком шиты. А в глазах людей кротких мы хотим показаться кроткими. Как нам было бы трудно, если бы и те и другие оказались вместе! Но мне кажется, что есть люди, которые умудряются угодить всем: тут же показывать и «крутизну», и кротость; тут же и милосердие, и то, что им палец в рот не клади, что они всегда свое возьмут. Таким образом человек никакой добродетели, милостыни не совершает, а просто удовлетворяет свою страсть и больше ни о чем не думает. Его цель – страсть, и ее удовлетворение – награда для него.

Если мы так себя ведем, то никакой награды от Бога получить не можем по одной простой причине: мы ее не ищем. Мы ищем человеческой похвалы, ищем услаждения страстью гордости, тщеславия, и этого нам вполне достаточно. Правда, иногда люди неопытные или, скорее, лукавые, хитрые, движение страсти тщеславия принимают за действие благодати. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что страсти различным образом приводят в движение кровь и бывает так, что одно движение крови угашает другое. Скажем, тщеславие угашает в нас гнев или блудную страсть, а нам кажется, что эти страсти победила благодать. В действительности мы находимся в самообольщении, телесное движение принимаем за ощущение благодати: если мы никогда не испытывали подлинного действия благодати и сравнить нам не с чем, то мы легко ошибаемся.

Тебе же творящу милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя58 (Мф.6:3). Что это означает? Конечно, в жизни такого не бывает. Не может левая рука не знать того, что делает правая. Вот одно из толкований: человек должен скрывать то, что он творит милостыню, даже от своих близких. Такое толкование отнюдь не поверхностно: часто мы, помогая кому-либо, ведем себя вроде бы и скромно, но хотим, чтобы нашу благотворительность одобрили по крайней мере родные или друзья. Их похвала значит для нас чрезвычайно много. Если мы лишимся этой поддержки, нам будет очень трудно совершать добро. Да, конечно, мы хотим получить награду прежде всего от Бога, но какую-то часть – и от людей. А так, чтобы совсем быть бескорыстными и совершенно не желать похвалы, – не знаю, есть ли такие люди?

Но в этой евангельской заповеди можно увидеть и другой смысл. Что значит: шуйца не ведает, что творит десница? Это значит, что человек не придает никакого значения тому добру, которое он делает, забывает о нем, совершает его как должник, который уплатил только малую часть долга. Он понимает, что бо́льшую часть он уплатить никогда не сможет и нуждается в милости Божией к себе. И если человек будет смотреть на свои добрые дела не думая, будто он делает что-то особенное, а понимая, что это милость Божия, дарованная ему Господом возможность сделать кому-то что-то полезное, если человек будет чувствовать, что он за эту возможность, может быть, еще больше должен Богу, тогда, действительно, шуйца его не будет знать, что творит десница. Мне кажется, что этот образ как раз указывает на полное отсутствие тщеславия, на стремление к бесславию, сугубой скромности. То есть важно не то, чтобы другие не знали о твоей добродетели, а чтобы ты сам ее не ценил.

Яко да будет милостыня твоя в тайне; и Отец твой, видяй в тайне, Той воздаст тебе яве59 (Мф.6:4). Пусть милостыня твоя будет втайне – втайне не от других людей, хотя по возможности нужно делать и так, а втайне от самого себя, и тогда ты получишь явное воздаяние. Явное опять же не для других (нам все-таки кажется, что если мы всё будем делать правильно, то в конце концов нас поймут и одобрят – по крайней мере, те люди, мнением которых мы дорожим), а для нас самих. Когда человек ощущает близость к Богу, когда он ощущает, что Господь пребывает в его сердце, когда он чувствует, что всегда и везде стоит перед Богом, как выражается пророк Давид: Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся60 (Пс.15:8), – это значит, что он получил воздаяние, для него вполне ощутимое.

Если кто-то думает, что он получил от Бога награду, но при этом ничего не чувствует, значит, он ее не получил. Совершая добро по отношению ко всем людям без разбора и делая это не тщеславно, мы должны ощутить явное воздаяние. Представьте: нас уже прославляют за наши подвиги, а внутри мы ничего не чувствуем, мы не достигли воздаяния, о котором говорит Господь Иисус Христос, и нам, как людям разумным, рассудительным, это должно быть особенно горько. Тогда мы должны начать анализировать, рассуждать: что мы сделали неправильно? Дело может быть не только в том, что мы делаем добро ради славы или только тем, кто нам нравится. Могут быть другие причины, не столь значительные, но которые также необходимо учитывать. Евангелие не ограничивается только Нагорной проповедью. Спаситель говорил много чего другого и совершал такие поступки, которые являются для нас примером и потому также входят в состав евангельского учения.

Бог Отец действительно видит втайне. Можно даже сказать так: явного Он как бы не видит, а видит тайное, и когда мы совершаем милостыню втайне, тогда получаем явное для самих себя воздаяние. Конечно, это явное для нас воздаяние может быть видно и для других. Когда человек ощущает в своей душе действие благодати, тогда это проявляется и вовне. Но очень часто бывает и другое: люди, достигшие высочайших духовных состояний, испытывающие необыкновенную близость к Богу, бывают не поняты многими и многими окружающими, а иногда терпят от них и серьезные скорби. Но они, тем не менее, совершенно пренебрегают тем, что думают о них окружающие, для них важно не лишиться близости к Богу, не лишиться явного воздаяния, явного сейчас, в данный момент, столь явного, что человек ради него готов вытерпеть все. Как говорит апостол Павел, ни скорбь, ни теснота, ни гонения, ни меч – ничто не может нас разлучить от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем61. Он это испытал. Испытали это многие и многие святые отцы. Например, преподобного Симеона Нового Богослова оклеветали, насильно выдворили из монастыря, обвинили в ереси. А он при этом был совершенно спокоен, не гневался на людей, которые ему так досаждали. Другой пример. Один из учеников преподобного Григория Синаита, поверив клеветам, пытался убить своего учителя. Святой Григорий с кротостью вразумлял того ученика и впоследствии он раскаялся в содеянном поступке. Святые презирали все скорби, гонения, клеветы и относились к своим обидчикам с любовью. Мы такого, к сожалению, не достигли, и не знаю, достигнем ли, но по крайней мере будем себя укорять.

Мы боимся бесславия в глазах людей, жаждем, чтобы они нас хвалили. Но вот представим, что нас хвалит какой-нибудь великий человек. Конечно, лестно было бы услышать от него похвалу? А преподобный Серафим Саровский в беседе с Мотовиловым говорит: «Если вы так дорожите моей любовью, то как вы должны дорожить любовью Господа Иисуса Христа!» Сравните: похвала от самого дорогого, уважаемого нами человека – и похвала от Бога. Насколько неизмеримо более возвышенное, непостижимое, совершенное существо Бог по сравнению с самым прекрасным человеком. Вот от Кого мы должны ждать награды и славы! И если бы мы услышали эту похвалу так, как услышали ее апостол Павел, Иоанн Златоуст, Серафим Саровский, Силуан Афонский, Иоанн Кронштадтский, тогда человеческое мнение для нас не значило бы вообще ничего.

Вспомним недавно прославленного священномученика Арсения (Мацеевича). Он был обесславлен за то, что отстаивал интересы Церкви. Умер в Ревельской крепости под именем Андрея Враля. Несколько столетий о нем вслух даже не говорили, но в народе память о нем жила, его почитали, потому что он во время, можно сказать, безграничной царской власти, не побоялся защищать Церковь. Умер он в конце XVIII столетия, а причислен к лику святых в 2000 году. Более двухсот лет человек был обесславлен. Сам он пренебрегал бесславием и на стене своей камеры написал псаломское изречение: Благо мне, яко смирил мя еси62 (Пс.118:71).

Другой выдающийся подвижник, церковный деятель, обесславленный и до сих пор не сподобившийся заслуженного уважения и почитания, – это святейший патриарх Никон. Он также пострадал за то, что защищал Церковь от произвола государства. Весьма близка была его канонизация перед революцией, и в особенности после революции, благодаря проповеднической и литературной деятельности митрополита Антония (Храповицкого), но, тем не менее, пока он не прославлен. Впрочем, он не прославлен людьми – а Господь прославил его дарованием чудес и при жизни, и после смерти. Патриарх Никон был человек очень смелый, деятельность его и по сей день вызывает споры. Чего только про него не говорили и не говорят! В конце своей жизни патриарх Никон сподобился некоторого утешения – ему был возвращен патриарший сан, но до своего любимого Новоиерусалимского монастыря он доехать не успел – умер по дороге. Подобно ему, испытали бесславие святители Филипп Московский и Гермоген.

Приведу еще несколько примеров. Преподобный Максим Грек был совершенно обесславлен, обвинен в ереси. Его пригласили в Россию, для того чтобы просветить русских, и они его за это хорошо «отблагодарили»: заключили в темницу более чем на двадцать лет, морили его там дымом, всячески унижали, на многие годы лишили причастия. Правда, в конце жизни он все же сподобился уважения и почитания. Вспомним и преподобного Максима Исповедника. Хотя Церковь его прославила, но умер он тогда, когда монофелитская ересь, с которой он боролся, еще господствовала. И как он умер? Какой позорной смертью?! Ему усекли язык и правую руку, и он, будучи уже изможденным до этого подвигами и находясь в преклонном возрасте, не выдержал всех этих испытаний и вскоре скончался, не дождавшись, выражаясь светским языком, торжества своих идей. Вот истинные христиане, с которых мы должны брать пример и не заботиться о похвале со стороны людей, даже тех, которые считаются православными. Ведь и Максим Грек пострадал от православных, и священномученик Арсений (Мацеевич) в православном государстве пострадал от православной государыни.

Вспомним и еще одного Максима – преподобного Максима Кавсокаливита. Он имел дар непрестанной молитвы и достиг в ней высочайшего преуспеяния, но все считали его прельщенным. Он и сам юродствовал: делал себе хижину, жил в ней некоторое время, а потом сжигал ее. Поэтому его и прозвали «Кавсокаливи», что означает «сжигающий каливы». На Афоне все думали, что он сумасшедший. А он был одним из немногих подвижников, которые в то время знали об Иисусовой молитве. Если сейчас мы считаем Афон рассадником умного делания, то тогда, во времена Григория Синаита, об умном делании там никто не знал. Разве преподобному Максиму нужно было всем говорить: «Да я не сумасшедший, я правильно молюсь»? Он, наоборот, подыгрывал им, для того чтобы его оставили в покое.

В жизнеописании Иосифа Исихаста и Арсения Пещерника рассказывается о некоем подвижнике Данииле, который ежедневно в полночь служил Божественную литургию, а в Великом посту каждый день совершал Литургию Преждеосвященных Даров. Причем при совершении литургии он изливал потоки слез, а после окончания службы до утра молился. Его тоже все считали прельщенным. А он никого в этом не разубеждал и никого, кроме Иосифа Исихаста и Арсения Пещерника, к себе не пускал, молился в уединении и все. Те, кто испытал, что такое воздаяние от Бога в молитве, славы человеческой не ищут, наоборот, избегают ее, потому что человеческая слава сопровождается лишением уединения. Подвижники наших мест, преподобный Василиск Сибирский и преподобный Зосима (Верховский) ради уединения ушли в далекие, глухие, страшные места и чуть не погибли. Правда, Зосима все-таки стал потом окормлять сестер, потому что, как считал, на это была воля Божия, а Василиск так в уединении и почил. При жизни о высоте его преуспеяния никому не было известно, только его друг Зосима знал о том, что испытывал в молитве этот великий подвижник.

Следующая заповедь Нагорной проповеди говорит как раз о молитве. И егда молишися, не буди якоже лицемери, яко любят в сонмищих и в стогнах путий стояще молитися, яко да явятся человеком. Аминь глаголю вам, яко восприемлют мзду свою63 (Мф.6:5). Существует общественная молитва – в сонмищах, то есть в собраниях, мы молимся перед всеми и часто не можем скрыть свои чувства. Допустим, человек пытается сосредоточиться, сдвигает брови и уже видно, что у него какое-то особенное выражение лица. У кого-то бывает умиление, выступают слезы. Кто-то стоит благоговейно, как струночка, не пошевелится за всю службу, а другой переминается с ноги на ногу, зевает, оглядывается, и видна разница. Безусловно, по внешнему виду можно судить о внутреннем состоянии – все скрыть невозможно.

Часто бывает так, что мы пытаемся скрыть от присутствующих слезы, но вместе со слезами пропадает и умиление, пытаемся сделать обычное выражение лица – пропадает сосредоточенность. Для того чтобы все скрывать, наверное, нужно взять на себя подвиг юродства, и то я думаю, что юродивые Христа ради все равно в уединении свои чувства проявляли. Так, подвижница Исидора на людях притворялась пьяной, валялась во дворе, а ночью становилась на молитву и всю ночь молилась. Все равно в какие-то моменты человек выражает свои чувства – например, в келейной молитве. Невозможно скрыть свои чувства на богослужении. Если священник будет скрывать свои чувства, тогда ему хоть в алтарь не заходи. Понятно, что он не должен что-то из себя строить, так сказать, для эффекта, для того, чтобы произвести впечатление. Но, с другой стороны, его чувства не могут не проявиться. Мы приходим к выводу о том, что и молитву нужно совершать нетщеславно, втайне от самих себя – когда мы сами себя не хвалим, не одобряем, и то, что мы делаем, всегда кажется нам малым. Я думаю, что человек никогда не может быть собой удовлетворен. Апостол Павел говорит: Остаться мне жить – это хорошо для вас, а умереть – это лучше для меня, потому что тогда я не буду разлучаться со Христом64. Значит, в этой жизни многое препятствовало ему соединяться со Христом, значит, он не был доволен собой во время своих молитвенных состояний, а ведь апостол Павел был восхищен на небеса и слышал неизреченные глаголы. Он не успокаивался хотя бы потому, что не мог пребывать в этом состоянии всегда. Тем более человек весьма заурядный, в молитве стремящийся только к вниманию, никогда не может быть доволен своим состоянием. Если он собой доволен, значит, он просто не знает, что есть состояния высшие, и впал в нерадение, которое иногда прикрывается видом смирения: мол, вот, мне Бог не дает, что же я могу поделать?

Человек, который всегда собой недоволен, не может ни тщеславиться, ни гордиться. Если его кто-то похвалит и скажет: «Ты хорошо молишься», он только вздохнет. Известно, что когда преподобного Моисея Оптинского за что-то хвалили, он только недоверчиво улыбался, тем самым показывая, что он не принимает этих похвал, не соглашается с ними – вот настроение настоящего подвижника! Тот, кто себя знает хорошо, похвалы не принимает, а кто себя не знает, тому нравится, когда его хвалят.

Представьте себе человека духовного, который опытно знает, что такое исполнять заповеди, что такое добродетели, что такое обилие благодати. Например, Силуана Афонского, который испытал восхищение ума, необыкновенную близость к Богу. Конечно, ему будет горько, если он вернется в обыкновенное состояние: он знает, чего лишился. Может ли такой человек гордиться своей молитвой? Он подобен богачу, который обнищал, – он-то понимает, что такое бедность. Развернем это сравнение. Представьте себе нищего, который устроился на хорошую работу и получает пятнадцать тысяч рублей – он считает, что это верх блаженства. А теперь представьте себе миллионера, который вдруг разорился и вынужден довольствоваться работой, где он тоже получает пятнадцать тысяч рублей, – он понимает, что ничего себе позволить не может. Такова разница между тем, кто не имеет молитвенного опыта и, почувствовав в молитве благотворное изменение, полагает, будто испытывает что-то великое, и тем, кто на самом деле испытал богатство общения с Богом и лишился этого. Лишился, потому что постоянно пребывать в таком возвышенном состоянии человеку невозможно, он просто не смог бы жить на земле. Люди, испытавшие, что такое молитва, действительно исполняют евангельскую заповедь о тайной молитве, то есть совершенно не тщеславятся. Наоборот, они, постоянно тоскуя о Боге, Которого не могут непрестанно видеть внутри себя, проливают, как Силуан Афонский, горькие слезы.

И егда молишися, не буди якоже лицемери, яко любят в сонмищих и в стогнах путий стояще молитися, яко да явятся человеком. Аминь глаголю вам, яко восприемлют мзду свою. Человек воспринимает свою мзду, удовлетворяя эту противоестественную, нелепую страсть – тщеславие. Хотя она совершенно абсурдна, потому что на самом деле человек ничего не получает, тем не менее очень действенна и захватывает человека. Христианин, который молится напоказ, подобен человеку с очень скромным доходом, который на последние деньги купил иномарку. Кроме этого автомобиля у него больше ничего нет. Все думают: «Какой он богатый!», а он на самом деле нищий. Так и здесь: человек принимает благоговейный, молитвенный вид, делает низкие поклоны, хмурит брови – якобы сосредотачивается. Не сдвигается с места, и если его кто-то заденет, он (бывает, и до такого доходит!) этого человека резко отталкивает: мол, не мешай молиться, не мешай совершать такое великое дело. А на самом деле в душе у него пусто, он ничего не испытал.

Однако беда наша состоит не в том, что мы ничего не испытали, а в том, что мы этого даже не осознаём. Воспринимая мзду услаждения тщеславием, мы предполагаем, что получаем от молитвы пользу, – вот что ужасно. Хорошо, если бы мы увидели свою внутреннюю пустоту. По крайней мере, это послужило бы поводом к тому, чтобы мы задумались и, может быть, покаялись и изменили свое отношение к молитве. А если мы всем довольны и считаем, что наши ощущения – это и есть благодать, это и есть та награда, которая может быть в молитве, это и есть та награда за добродетель, которую мы законно получаем, – тогда это страшно. Сейчас, рассуждая о евангельских заповедях, мы изображаем это душевное состояние – прельщение тщеславием – очень выпукло, и нам все кажется ясным, а на деле-то мы его в себе не осознаём. Необходимо постоянно и напряженно внимать себе, чтобы эта нелепая страсть не вкралась в нашу душу и не захватила нас. Гордость и тщеславие, или, как выражаются иные отцы, славолюбие льстят нам, услаждают нас. Можно услаждаться не только славой в действительности, но и самой возможностью прославиться, когда человек думает: если бы люди узнали про мою молитву, как бы они меня прославили! Они бы знали, какой я подвижник, какой я молитвенник! И хотя о твоей молитве, о твоем душевном состоянии никому не известно, однако ты уже поддался славолюбию и ничем не отличаешься от того человека, которого прославляют на самом деле.

Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне; и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве65 (Мф.6:6). Конечно, по возможности нужно молиться в уединении, но, как я говорил, это не всем подходит, для этого нужно достичь некоторого преуспеяния, уметь молиться. А если мы с этой своей гордостью уединимся… Не нужно думать, что если возле нас не будет свидетелей нашей молитвы, то в нас не будет и славолюбия. Наоборот, эта страсть может в этих условиях действовать с чрезвычайной силой. Поэтому отцы не разрешают уединяться тем, кто не достиг бесстрастия или, по крайней мере, не приобрел смирения.

Что значит приобрести смирение? Смирение не есть что-то искусственное, внешнее, ты не надеваешь его на себя наподобие одежды. Смирение – это познание самого себя, своей греховности, своей немощи, это глубокое проникновение в страшную тайну падшего человеческого естества. Это горечь от того, что ты видишь себя таким, каков ты есть. Человек, который познал свое ничтожество сердцем, может уединиться, может совершать молитву втайне в буквальном смысле, как это делали отшельники, затворники, как делали это Серафим Саровский, Силуан Афонский.

В то же время мы видим пример отца Иоанна Кронштадтского, который практически не имел возможности молиться в уединении, он даже вечернее правило часто совершал на ходу: когда шел домой, а было это поздно ночью, скрещивал руки на груди и читал молитвы наизусть. Перед причастием он также не имел возможности подготовиться как следует, а только вычитывал молитвы перед причащением, и еще, если это можно считать подготовкой, вычитывал каноны на утрени, очень любил их читать. Вся его молитва была на людях, но это не мешало ему внутренне уединяться. Если бы отец Иоанн поддавался тщеславию, то не получил бы такие великие дарования от Бога, не мог бы совершать столь многочисленные чудеса. Значит, он молился правильно, по заповеди – именно втайне, хотя и не в буквальном смысле.

Вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне. Иоанн Златоуст и другие отцы под клетью понимают нашу внутреннюю клеть, а под тайной молитвой – схождение ума внутрь тела, в сердце. Тайная молитва действительно приближает человека к Богу. В этой заповеди Спаситель в прикровенной форме раскрывает, что́ есть настоящее, подлинное уединение. Человек уединяется перед Богом не тогда, когда находится в келии или в пустыне, а тогда, когда уединяется внутри самого себя. Что это значит?

Все, наверное, испытывали такое: мы хотим помолиться и уединяемся, но вдруг чувствуем наплыв помыслов, хотя на людях только что молились более внимательно. Происходит это потому, что нам мешают память, впечатления, воображение. Допустим, мы, скрывшись в келии, отсекли непосредственные впечатления, ничего в данный момент не видим и не слышим. Но куда мы денем память и воображение? Они всегда с нами, мы от них не убежим. Если наше воображение возбуждается страстями, то где бы мы ни уединились, оно будет изобретать новые греховные образы или воскрешать давно угасшие воспоминания. В какую же клеть мы в этом случае входим? Где же мы уединяемся? Значит, мы опять не совершаем молитву «в тайне». Вся наша воображаемая жизнь, и будущая, и прошлая, которую мы созерцаем в памяти, препятствует нам уединиться пред Богом. И затворив двери твоя… Какие «двери» нам нужно затворить? Двери впечатлений, двери воображения, двери памяти.

Мы можем уединиться только тогда, когда уйдем не только от впечатлений, но и от воображения и памяти. Что касается впечатлений, то они есть даже и в келии: можно из любопытства рассматривать муху, которая ползает по стене, смотреть в окно, прислушиваться к шорохам... И наоборот, человек сосредоточившийся, будь он в храме или даже на улице, не замечает, что вокруг него происходит. Всем известен такой эффект: когда кто-то задумается о чем-то для него интересном, он не слышит, что́ говорит ему собеседник. В особенности это бывает во время деловых заседаний, на которых человек начинает скучать и думать о чем-то более приятном, чем финансовые вопросы или, например, строительство. И если бы мы увлекались молитвой так, как мы увлекаемся интересными для нас предметами, то мы чувствовали бы приблизительно то же самое – мы бы ничего не видели и не слышали. Не нужно думать, что единственный способ сосредоточиться – это закрыть глаза, так сказать, искусственно пресечь зрение. Можно прекрасно обойтись без этого приема. Наоборот, это ничего нам не даст, если мы закроем глаза и будем перебирать в уме всевозможные картины.

Внутреннее, настоящее уединение возможно тогда, когда человек сходит умом в сердце. Когда мы говорим слово «ум», мы подразумеваем и собственно ум и действие ума. Действием ума мы сходим в сердце, и только там мы можем полностью уединиться, и нам не помешают ни впечатления, ни воображение, ни память. Сделать это нелегко, для этого нужны многие годы упражнения и, конечно же, содействие благодати Божией. Это не обычное человеческое занятие, не ремесло, где требуются лишь естественные способности человека. Здесь навык образуется при содействии благодати Божией, можно сказать, что это благодатный навык – человек привыкает дерзновенно испрашивать помощь Божию, учится пользоваться помощью Божией и при ее содействии совершать внимательную молитву. Нельзя надеяться на один только собственный навык. Если не будет содействия Божия, то ты, если загордишься, после многих лет внимательной молитвы можешь ее потерять. Но не нужно думать и так, будто здесь не требуется человеческое усердие. Бывает, человек неожиданно получает великую благодать, но потом он должен приобрести навык, чтобы эту благодать сохранить. Или получает дарование молитвы, но нужен навык, чтобы преуспеть и суметь использовать это дарование как следует. Итак, нам необходимы две вещи: усердие и помощь свыше.

Источник: Размышления над Нагорной проповедью / схиархим. Авраам. - Москва: Паломник ; Екатеринбург: Ново-Тихвинский женский монастырь, 2012. - 383 с. ISBN 978-5-94512-106-5