Не судите, да не судимы будете

Беседа восьмая

За грех осуждения Бог сурово наказывает даже в этой жизни. – О том, насколько нас ослепляют страсти. – Мы не можем помочь ближнему, пока в нашем глазу бревно. – В каких случаях судить и осуждать необходимо. – Что значит не давать святыни псам? – Просите, и дастся вам. – Почему Господь иногда не исполняет наших прошений. – Если мы делаем добро своим детям, то тем более наш Небесный Отец подаст нам все необходимое для спасения.

Мы продолжаем толкование Нагорной проповеди.

Не судите, да не судими будете113 (Мф.7:1). Нам поставлено условие: если мы не хотим быть осужденными Богом, то не должны осуждать других людей. На практике исполнить эту заповедь очень тяжело: мы чрезвычайно склонны к страсти осуждения и под разными благовидными предлогами позволяем себе осуждать. Эта страсть, как и все прочие страсти, соблазняет нас своей правдоподобностью.

Имже бо судом судите, судят вам114 (Мф.7:2). Сам духовный опыт подсказывает нам, что когда мы осуждаем другого человека, то часто впадаем если не в тот же самый грех, за который осуждаем ближнего, то в какой-нибудь другой тяжкий грех. Осуждаем человека за блуд, а впадаем в страсть гнева; осуждаем за жадность, а подвергаемся внезапному, как нам кажется, нападению блудной страсти. Хотя иногда ради нашего вразумления бывает так, что, осуждая человека за грех, который нам совершенно не свойствен, мы неожиданно для себя впадаем именно в него. В этом уже проявляется суд над нами.

Имже бо судом судите, судят вам. Не нужно думать, что наказание последует только в будущей, вечной жизни. Уже здесь мы лишаемся помощи Божией, уже здесь мы подвергаемся многочисленным напастям, искушениям и соблазнам. Не в том смысле, что раньше их не было, а в том смысле, что из-за греха осуждения мы не можем против них устоять. От соблазнов мы все равно никуда не уйдем, но Господь нам или помогает бороться с ними, или оставляет нас беззащитными, а без помощи Божией мы не способны к нравственной жизни, да и вообще ни к чему не способны. Об этом говорит Господь в Евангелии: Без Меня не можете делать ничего115 (Ин.15:5).

И в нюже меру мерите, возмерится вам116 (Мф.7:2). Если мы предъявляем к другому человеку строгие требования, значит, строго взыскивается и с нас. Если мы снисходим, значит, Господь и к нам снисходит. Не в том смысле, что разрешает нам грешить, а снисходит к нашему нерадению, нашему недостаточному упорству, смирению и поддерживает нас, помогает нам Своей благодатью. Это закон духовной жизни.

Что же видиши сучец, иже во оце брата твоего, бервна же, еже есть во оце твоем, не чуеши?117 (Мф.7:3). Существует такой оптический эффект: если какая-то маленькая вещица, допустим сучок, находится перед глазами, то она может показаться нам огромным бревном. А то, что находится от нас далеко, естественно, кажется маленьким. И тем не менее, мы не хотим видеть того, что к нам близко, – то есть своих грехов, и стремимся различить то, что вообще едва-едва можно увидеть, – грех ближнего. Наша собственная душа для нас более открыта, чем душа другого человека, однако же мы оставляем благоприятную возможность судить самих себя и начинаем судить ближнего. Мы судим по внешности, поступкам, жестикуляции и берем на себя большую смелость: хотим по внешним признакам сделать вывод о внутреннем состоянии человека.

Мы замечаем мелкие погрешности других людей, а тяжкие грехи, совершаемые нами самими, не видим. Мы не замечаем бревна в своем глазу и при этом полагаем, что можем правильно оценить согрешения другого человека, тогда как для этого необходимо рассуждение, а для рассуждения – чистота ума. Откуда же у нас возьмется чистота ума, если ум наш постоянно колеблется действием страсти, подобной бревну? Иногда мы так привыкаем действовать по страсти и бываем так ею ослеплены, что совершенно ее в себе не замечаем. Нам кажется, что мотивы наших поступков обоснованны, что мы действуем справедливо, что иначе и невозможно поступить.

Яркий пример этого – страсть пьянства. Когда человек хочет выпить, у него всегда находятся к этому поводы. Их может быть бесчисленное количество: человек пьет и от радости, и от горя, и оттого, что встретил друга, и оттого, что простился с ним. Даже когда он бросает пить, он ищет (хотя не хочет самому себе в этом признаться) повода для того, чтобы пройти именно той дорогой, где встретит своего собутыльника. На самом же деле причина одна: человек подвержен страсти, пьянство доставляет ему удовольствие. То же самое происходит при опьянении любой другой страстью. Человек не осознаёт, что истинным мотивом его поступков является гнев, – ему кажется, что справедливость. Не осознаёт, что истинным мотивом может быть сребролюбие, – ему кажется, что это забота о пользе своей или ближнего.

Или како речеши брату твоему: остави, да изму сучец из очесе твоего, и се, бервно во оце твоем?118 (Мф.7:4). Как правило, люди воздерживаются от того, чтобы вслух говорить человеку о его недостатках, понимая, что это может привести к ссоре и взаимной неприязни, но внутренне почти каждый человек постоянно впадает в грех осуждения. Нам кажется, что такой-то поступает неправильно, что если бы он сделал иначе, все было бы хорошо. Мы мним, что правильно оцениваем недостатки ближних, хотя если бы мы смотрели на человека трезво, то оценивали бы его совсем иначе. Мы увидели бы в нем его истинные недостатки, могли бы подсказать ему, как от них избавиться. Но мы не можем по-настоящему оценить слабость нашего ближнего и помочь ему, поскольку сами подвержены страстям до полного ослепления, до затмения ума, до опьянения.

Лицемере, изми первее бервно из очесе твоего, и тогда узриши изъяти сучец из очесе брата твоего119 (Мф.7:5). Если мы избавимся от той страсти, которая нас ослепляет, то приобретем ясное зрение. А пока в нашем глазу находится бревно, мы видим то, чего на самом деле нет. Яркий пример этого приводит преподобный авва Дорофей. Он рассказывает, как один монах увидел, что некий брат перед литургией вкушал в саду фрукты, а потом пошел причащаться. На самом деле, как позднее выяснилось, ничего этого не было. И мы можем увидеть такое выражение лица человека, такое настроение, такое отношение к нам, которых на самом деле нет.

Митрополит Вениамин (Федченков) рассказывает об интересном случае, произошедшем с ним в Петербургской Духовной академии. Это было в пятницу на первой неделе Великого поста. Сослужащие священники заходили в алтарь для освящения колива. Напротив митрополита Вениамина стоял студент-священник, который ему тихонько сказал, что любит кутью, и улыбнулся. Митрополит Вениамин в ответ тоже ему улыбнулся. В это время в алтарь входил ректор академии епископ Георгий (Ярошевский), который, заметив эти улыбки, принял их на свой счет и вспылил. А они и не думали про него, просто улыбнулись друг другу, показывая взаимное расположение.

Так и человек, подверженный страсти осуждения, видит то, чего на самом деле нет. Поэтому нужно, по крайней мере, помнить эти слова Евангелия, осознавать, что в нас есть гораздо большие грехи, чем те, которые мы замечаем в других людях. Осознание того, что мы имеем в собственном глазу бревно, удержит нас от осуждения.

Что советуют делать святые отцы, чтобы никого не осуждать? Помнить о своих грехах. Тот, кто осознаёт себя грешником, уже не осуждает другого. Однако осознать себя грешником не так легко. Нам кажется, что мы все время грешим случайно и, когда все эти случайности закончатся, мы грешить перестанем. А на самом деле наши преткновения являются закономерностью именно потому, что мы грешники. Осознав себя грешником, человек уже не наблюдает за мелкими прегрешениями других людей, своих братьев, потому что поглощен очень серьезным, важным занятием – ему нужно извлечь бревно из своего глаза.

Вместе с тем заповедь: Не судите, да не судими будете – нельзя понимать как запрещение всякого суда над другим человеком. Скажем, духовник обязан до какой-то степени судить своих чад. Судить не значит прогонять их от себя или считать недостойными спасения. Впрочем, бывают исключительные случаи, когда духовник вынужден отказаться от своего духовного чада, если тот совершенно его не слушается и, таким образом, становится неисправимым. Но суждение духовника о своем духовном чаде не имеет характера неприязни, оно имеет характер рассуждения: духовник обязан оценивать поступки человека, чтобы тот понимал свои ошибки. Так же и начальствующие должны в пределах своей компетенции судить своих подчиненных. Я уже не говорю о представителях государственной власти: они по необходимости должны наказывать людей, которые нарушают законы и становятся опасны для общества. Но при всем этом нужно сохранять внутреннее состояние умиротворенным, не впадать в неприязнь, грех осуждения. Судья может не испытывать к преступнику никакого враждебного чувства, даже наоборот, может чувствовать к нему жалость, тем не менее, он должен вынести ему приговор ради других людей.

Однако если мы, не осуждая людей, не будем оценивать их поступки как дурные, то как мы отличим добро от зла, как мы сохраним от зла самих себя? Видя, что такой-то человек, допустим, пьяница, мы не должны с ним общаться, а то он приучит нас к своему пороку. С другим человеком нельзя общаться потому, что он всех осуждает или на всех клевещет и нас может заразить своей страстью. Такого рода осуждения не может не быть. Если мы впадем в крайность и никого ни за что не будем осуждать, то это кончится тем, что с пьяницами мы начнем пить, с блудниками – блудить, с ворами – воровать: человеку свойственно волей-неволей подражать поведению людей, с которыми он общается. Необходимо иметь здравое суждение обо всем, что нас окружает. А если христиане смешаются с грешниками и заблуждающимися, тогда погибнет и истина и Церковь. Мы должны от порочных людей удаляться, но вместе с тем сохранять к ним сочувствие, сострадание. В этом смысле монашествующие осуждают весь мир и удаляются от него, однако из этого не следует, что они ненавидят людей, чуждых Церкви, или инакомыслящих, будь то иноверцы или безбожники. Мы осуждаем их заблуждения, но мы не ищем в этом их вины, а просто стараемся избегать их как носителей этого заблуждения, чтобы не подвергнуть опасности себя и своих близких.

Спаситель говорит, что, если твой брат согрешит против тебя, обличи его наедине, потом перед двумя или тремя свидетелями, потом перед Церковью, и если Церкви не послушает, то пусть будет тебе как язычник и мытарь. А люди чересчур терпимые могут запутаться и в конечном счете впасть либо в грех, либо в ересь. Лучше иногда поддаться осуждению, но при этом сохранить чистоту веры, чистоту нравственности, чем при чрезвычайной мягкости поддаться соблазну. Конечно, это совсем не идеальный вариант, но если выбирать из двух зол – тотальной снисходительности и осуждения, то лучше все-таки избрать меньшее – осуждение, чтобы не оскверниться.

Таким образом, если мы осуждаем по необходимости, то в этом греха нет. А вот когда мы осудили человека и признали его совершенно погибшим, когда мы посчитали его недостойным никакого сочувствия: мол, сам виноват, – то мы согрешили. Когда мы осудили ближнего без всякой нужды, из праздности, – мы тоже согрешили. Если, допустим, прохожий нечаянно как-то не так посмотрел или выругался, то это нас не касается, такого человека вовсе никак не нужно судить. Иногда, повторю, судить и даже осуждать является нашей обязанностью, но в громадном большинстве случаев это совершенно излишне. Мы без конца предаемся ненужному, праздному осуждению и обо всех выносим какое-то мнение. Этого делать нельзя.

Лицемере, изми первее бервно из очесе твоего, и тогда узриши изъяти сучец из очесе брата твоего. Человека, который пытается помочь другим и совершенно не борется с собой, Господь упрекает за лицемерие. Действительно, это лицемерие. Как он может помочь другому, когда не смог помочь самому себе? Как он может увидеть что-то в своем ближнем, когда не смог ничего увидеть в себе, хотя это гораздо естественнее и проще? Значит, осознание своей греховности, борьба с грехом является единственным средством, помогающим нам избавиться от осуждения. Человек не просто осознающий, а глубоко чувствующий свою греховность, уже не хочет никого судить, лишь бы самому не подвергнуться осуждению. А кто смело судит, тот считает, что его самого судить не за что, он оправдывает себя, вместо того чтобы укорять. Такому человеку кажется, что ему или совсем недалеко до праведности, или он уже праведный. Таким образом, можно сделать вывод: осуждение происходит от отсутствия покаяния, от отсутствия чувства собственной греховности.

Не дадите святая псом, ни пометайте бисер ваших пред свиниями, да не поперут их ногами своими и вращшеся расторгнут вы120 (Мф.7:6). Всех оправдывая и все принимая, мы должны остерегаться того, чтобы не подвергнуть святыню поруганию. Не нужно впадать ни в огульное осуждение, ни в оправдание всех, так сказать во всеприятие, из-за которого мы подвергаем опасности благодать, носителями которой являемся как христиане, или подвергаем нравственной, духовной опасности своих ближних. Под псами нужно понимать не грешников, а тех демонов, те страсти, которые владеют людьми. Не дадите святая псом, то есть не общайтесь с теми людьми, которыми владеют демоны. У иудеев, перед которыми Спаситель говорил эти слова, псы и свиньи считались самыми нечистыми животными. К тому же псы являются символом злобы, а свиньи – обжорства и всеядности, и в этом смысле они также могут служить яркими образами греховности человека. Если мы под псами и свиньями будем понимать не людей, а те страсти, которые ими владеют, то не лишимся к этим людям сочувствия, но, наоборот, еще больше будем им сострадать.

Что можно понимать под святыней? Проповедь, учение о благочестии или свою нравственную, духовную жизнь. Откуда взят этот образ? Я думаю, что можно дать ему такое историческое обоснование. В древности мясо животных, которых иудеи приносили в жертву, считалось святыней. Вкушая его, священники и простые верующие люди, миряне, как бы мы их сейчас назвали, приобщались к этой жертве. Это мясо нельзя было отдавать животным, потому что оно было освященное. Так и мы, все то, что имеет отношение к духовной жизни, к делу нашего спасения, не должны отдавать людям, которые находятся во власти демонов.

Ни пометайте бисер ваших пред свиниями. Если дать свиньям нечто драгоценное, они этого не поймут – им нужна только еда, а то, что представляется им непригодным в пищу, вызывает в них только злобу. Поэтому далее говорится: Да не поперут их ногами своими и вращшеся расторгнут вы. Общаясь с этими людьми, мы подвергаем себя опасности соблазниться их пороками, страстями, а драгоценность (для них ненужную и бессмысленную) мы подвергаем поруганию. И они, конечно, уничтожат присущую нам драгоценность: не только посмеются над словами Евангелия, но и, самое главное, уничтожат благодать, которую нам даровал Бог, – и растерзают нас, то есть погубят нас как христиан.

Просите, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам121 (Мф.7:7). Спаситель учит нас неотступности в молитве. Если ранее, в молитве «Отче наш», говорилось о том, что́ мы ищем в молитве, о нуждах, которые являются подлинными нуждами человека, то здесь говорится о том, ка́к надо молиться, о качестве самого моления. Сказано просто: Просите, и дастся вам, – если мы будем просить, значит, получим; если будем искать, значит, найдем; если будем толкать, нам отворят. Последнее – это, по сути, образ, некая кратчайшая притча, показывающая нам то, что происходит в области чисто духовной. Часто бывает, что мы в молитве как бы стучим в закрытую дверь, но если мы не теряем надежды, то в конце концов дверь эта отворяется. Конечно, на самом деле там нет двери, никто ее не отворяет, дверь не поворачивается на петлях, не щелкает замок, но то, что нам отверзается некое новое пространство, нужно понимать совершенно точно. Мы входим в новую для нас область, входим, конечно же, умом. Нам открывается то, что раньше было неведомо и недоступно.

Мы уже знаем, что не о всякой вещи нужно просить. Если мы будем просить о том, что не перечислено в молитве «Отче наш», то будем просить чего-то незаконного, ненужного и часто даже вредного для нас. И когда мы просим именно того, что нужно, тогда начинает действовать этот закон: просите, и дастся вам. Часто мы не получаем просимого по той причине, что, сами того не понимая или даже не желая понимать, просим о вещах вредных или ненужных для нас, не имеющих отношения к нашему спасению. Многие современные писатели, например архимандрит Рафаил (Карелин), приснопамятный архимандрит Софроний (Сахаров), говорят о том, что люди просят о пустяках, их очень волнуют всевозможные житейские неприятности, нужды и совершенно не волнует то, что касается вечности. Человек усиленно и ревностно молится тогда, когда случается беда, скорбь. Но когда речь идет о скорби душевной, о том, чтобы не впасть в какой-нибудь грех, не преткнуться в нравственном отношении, тогда человек никакой необходимости в усиленной молитве не чувствует. Он едва-едва сопротивляется, а уж о том, чтобы просить помощи у Бога, и речи нет. Понятно, что такой человек просимого не получает. Не получает потому, что даже не представляет, о чем ему следует просить, не ощущает в этом нужды.

Ищите, и обрящете. Когда человек начинает усиленно искать утерянную вещь, в конце концов он ее находит. В молитве бывает нечто подобное. Разве не бывает так, что мы теряем благодать? Разве не бывает так, что мы теряем как будто бы уже привычный навык к той или иной добродетели или ищем то, чем мы раньше не владели, но что нам необходимо? И когда мы начинаем искать истинную, духовную ценность, утерянную лично нами или нашими прародителями, и усиленно просим Бога о помощи, то в конце концов обязательно это находим.

Толцыте, и отверзется вам. Представьте, что мы пришли к дорогому человеку, стучим в дверь, а он нас не пускает. Понятно, что для нас это огорчение, но, если мы проявим упорство, нам отворят. И мы войдем туда, куда мы, как истинные христиане, должны желать войти, – в общение с Богом. Всяк бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзется122 (Мф.7:8). Всякий это приобретает, но только тогда, когда он исполняет все необходимые условия.

Между прочим, в Евангелии от Луки тоже есть беседа Спасителя о том, как правильно молиться. Когда ученики попросили Господа научить их молиться, Он сначала преподал им слова молитвы «Отче наш», а потом привел пространное рассуждение о том, что в молитве необходимо упорство. В Евангелии от Луки, может быть, более ясно видна связь между тем, что мы должны просить, и тем, как мы должны просить, но и здесь эта связь также есть. Если мы будем осуждать, будем метать бисер перед свиньями, будем вести себя неразумно, то просимого не получим.

Всяк бо просяй приемлет. Нужно понимать, что эти слова относятся прежде всего к исполнению добродетелей, то есть в первую очередь мы должны просить о том, чтобы жить по заповедям. Такая молитва – самая разумная. Спаситель после перечисления возвышенных заповедей предоставляет нам средства для их исполнения, главным из которых является упорная, непрестанная молитва. Почему святые отцы с древнейших времен традиционно учат молитве как важнейшей добродетели? Потому что без нее невозможно исполнить заповеди. Итак, если у нас что-то не получается, то мы должны просить, и это обязательно нам дастся.

Или кто есть от вас человек, егоже аще воспросит сын его хлеба, еда камень подаст ему? Или аще рыбы просит, еда змию подаст ему?123 (Мф.7:9–10). Спаситель, для того чтобы придать нам дерзновения в молитве, сравнивает отношение Бога к нам с отношением земных родителей к своим детям. Он говорит: «Разве отец подаст своему ребенку вместо хлеба камень или вместо рыбы змею?». Такой поступок отца – совершенно немыслимая вещь, и если человек не проявит такой жестокости по отношению к своим детям, то тем более Бог, Который есть сама любовь, не будет безразличным к просьбам Своих чад, Своих творений – людей.

Аще убо вы, лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него124 (Мф.7:11). Хлеб и рыба – это то, что дает нам жизнь. Камень – это черствость, холодность, а змея приносит смерть, то есть это – отчаяние. Если мы, злые, лукавые и порочные существа, делаем добро тем, кого мы любим, то тем более сделает нам добро Отец наш Небесный! Господь Иисус Христос напоминает нам о том, что Бог – наш Отец, и как Отец Он не может Своим любимым чадам дать что-нибудь злое. Господь не подаст нам страшных пороков – каменносердечия и отчаяния, – обедняющих нас, лишающих нас благодати, делающих нас бессильными. И если мы подвержены этим страстям, то это наша вина. Можно сказать, что это вина демонов, но, в конечном счете, наша – по той причине, что мы сами ведем себя таким образом, что лишаемся благодати и подвергаем себя тем или иным напастям.

Аще убо вы, лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим… Между прочим, отсюда можно сделать вывод, что любовь делает возможным для человека совершать добро, даже когда он одержим страстями. К сожалению, людей, достигших бесстрастия, совершенной праведности и чистоты, весьма немного. Но если мы кого-то любим, если мы относимся к кому-то как к родным детям, то, даже будучи страстными, можем принести им добро. Любовь умудряет человека, а неприязнь ослепляет и, конечно же, делает его неспособным принести ближнему пользу.

Кольми паче Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него. Во-первых, Господь даст блага не всякому, а тому, кто просит, значит, нужно усиленно и непрестанно просить, хотя бы нам и казалось, что мы стучим в запертую дверь; хотя бы нам казалось, что мы ищем вещь, которую никогда не видели и даже не знаем, как она выглядит. Во-вторых, нужно понимать, что Отец Небесный даст не все то, о чем мы просим, а именно блага. И наши причитания, наши неудовольствия, наши унылые мысли по поводу того, что мы не получаем просимого, – это все равно что капризы детей, которые не получают от родителей чего-то им неполезного. Скажем, когда ребенок просит конфет, а родители ему их не дают, потому что он потом не сможет с аппетитом пообедать, то, хотя ребенок и сердится, топает ногами, разумные родители на это реагировать не будут. То, что нам представляется столь необходимым, на самом деле может быть для нас вредным. И мы должны понимать, что Бог не дает нам этого потому, что любит нас, потому что Он – наш Отец, Который пренебрегает нашими неудовольствиями и, может быть, даже хулами и кощунствами, только бы мы не получили вреда, только бы спаслись, достигли блаженной вечности.

Источник: Размышления над Нагорной проповедью / схиархим. Авраам. - Москва: Паломник ; Екатеринбург: Ново-Тихвинский женский монастырь, 2012. - 383 с. ISBN 978-5-94512-106-5