IV Вселенский собор

Четвертый Вселенский собор

Вселенский собор в Ефесе не положил конца ра́спрям о Лице Богочеловека, не примирил православных и несторианствующих. Однако уже в 30-е г. V века это примирение достигается посредством унии, т. е. единения, почти прекратившего церковное разделение.

Император Феодосий Младший, видя, что Ефесский собор не достиг умиротворения церковного, по окончанию его, обратился к Иоанну Антиохийскому с требованием войти в общение с Кириллом Александрийским. Вначале Иоанн и его приверженцы хотели восстановить этот мир несправедливою ценою – требованием, чтобы св. Кирилл отказался от всех своих сочинений, где им раскрывался учение о Лице Богочеловека – такой отказ был бы равносилен отрицанию догматической деятельности только что закончившегося Ефесского Вселенского собора. Св. Кирилл, конечно, не согласился на это и, наоборот, обратился к антиохийским епископам с кротким и справедливым предложением отказаться от еретических (несторианских) мыслей, присоединиться к решению Ефесского Вселенского собора о низложении Нестория и признать законным пастырем архиепископа Константинопольского Максимиана, избранного на его место низложенного Нестория Ефесским собором из лиц единомысленных св. Кириллу.

В ответ на это св. Кириллу, по его собственным словам, «...вручено было письмо от Иоанна, заключающее в себе не то, что следовало, написанное не как должно было, – в тоне насмешки, а не соглашения. Ибо, – говорит св. Кирилл, – вместо того, чтобы успокоить меня в печали, причиненной событиями предшествующими и их (т. е. антиохийских епископов) собственными поступками в Ефесе, они сочли благовременным излить на меня свой гнев, порожденный как бы ревностью их к святым догматам». Но, стремясь к миру церковному, св. Кирилл не переставал прилагать усилий к его достижению. И Господь благословил труды великого архипастыря, плодом их было то, что Иоанн Антиохийский от всех епископов антиохийского округа прислал св. Кириллу исповедание веры. Сущность заключалась в следующем: «Мы исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, единородный Сын Божий, есть совершенный Бог и совершенный человек, состоящий из разумной души и тела; что Он рожден прежде веков от Отца по Божеству, а в последнее время ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы по человечеству; что Он единосущен Отцу по Божеству и единосущен нам по человечеству, ибо в Нем совершенное соединение двух естеств. Почему мы и исповедуем одного Христа, одного Сына, одного Господа. На основании такого неслиянного соединения мы исповедуем Пресвятую Деву Богородицею, потому что Бог-Слово воплотился и вочеловечился и в самом зачатии соединил с Собою храм, от Нее воспринятый». Известно, что богословы одни из евангельских и апостольских изречений о Господе признают общими, как принадлежащие одному лицу, другие же, по причине различия двух естеств, принимают раздельно, и те из них, которые приличны Богу, относят к Божественности Христа, уничижительные же Его человечеству.

Объясняя последние слова послания антиохийских епископов, св. Кирилл замечает, что этим они «утверждают не то, что одни наименования приличествуют Слову Бога Отца, как Сыну Самому по Себе взятому отдельно, а другие – Ему, рожденному от жены так, как другому Сыну опять отличному, но то, что одни приличны Его Божеству, другие человечеству».

В конце послания находилось анафематствование Нестория и его учения с заявлением о принятии в общение Максимиана.

Это исповедание Иоанна и единомысленных с ним епископов св. Кирилл Александрийский принял как дар с неба и признал его вполне православным. Мир церковный начал водворяться и стали затихать распри, как видно из следующих выражений послания Иоанна Антиохийского в 437 году: «...все епископы востока (т. е. Антиохийского округа), как и епископы всего прочего мира, осудили Нестория и согласились на его низложение. Мы сделали и объявили, что надлежало, вот уже четыре года. Все епископы приморские согласились и подписались. Епископы второй Финикии, киликийцы сделали это прошлым годом; арабы через своего епископа Антиоха; страны Месопотамские, Озраены, Евфрата и вторая Сирия одобрили все то, что мы сделали. Мы уже давно получили (благоприятный) ответ со стороны исаврийцев; все епископы первой Сирии подписались с нами».

Однако при крайнем напряжении церковной жизни около вопросов, поднятых несторианством, уния не могла не встретить осуждения со стороны некоторых, недовольных ею и в Александрии, и в Антиохии. Особенно опасны были для церковного мира те противники соглашения церковного между Александрией и Антиохией, которые вышли из рядов почитателей св. Кирилла. Это были предтечи вскоре появившейся монофизитской ереси. Они сочли изменой православию общение св. Кирилла с Иоанном Антиохийским и видели ересь в его учении о двух естествах во Христе. Св. Кирилл все сделал со своей стороны, чтобы заставить замолкнуть врагов из числа своих прежних друзей. Он, применяясь к их воззрениям, не уставал изъяснять, что учением о двух естествах во Христе не исключает учения об их соединении. Но упорные в своем заблуждении бывшие его друзья не внимали разъяснениям и увещаниям, и великий иерарх сошел в могилу, не будучи уверенным, что уния утвердится. Чем далее шло время, тем более возрастало число сторонников и защитников унии, что еще сильнее озлобляло врагов ее, вышедших из pядов бывших почитателей св. Кирилла. Несмотря на свою многочисленность, они вели себя сдержанно, пока был жив св. Кирилл, пользовавшийся уважением в Церкви. Но с его уходом положение дел изменилось. Враги унии в Александрии начали открыто действовать против нее во имя православия, а в действительности во имя своего еретического учения, известного в истории Церкви под именем монофизитства. Еретики-монофизиты, или в переводе с греческого, единоестественники, назывались так потому, что учили об одной Божественной природе во Христе Иисусе, – о полном слиянии в Нем Божественной и человеческой природы с поглощением последней первою.

Главным представителем монофизитской ереси был Евтихий-архимандрит одного монастыря в Константинополе. Во дни III Вселенского собора св. Кирилл прислал Евтихию экземпляр описания деятельности только что закончившегося Собора. Но Евтихий, как и все александрийцы, противившиеся унии, почитал св. Кирилла только как борца за православие против Нестория; деятельность же св. отца во время и после унии он считал ошибкой, если не изменой православию. Поэтому Евтихий не признавал сочинений, написанных знаменитым Александрийским архиепископом в целях подготовки унии и для защиты ее. В этих сочинениях развивалась и усиленно утверждалась мысль о двух естествах в лице Господа Иисуса Христа, что совершенно противоречило еретическим монофизитским воззрениям Евтихия, который учил: «После воплощения Бога Слова я поклоняюсь одному естеству, – естеству Бога воплотившегося и вочеловечившегося»; «...исповедую, что Господь наш состоит из двух естеств прежде соединения, а после соединения исповедую одно естество». Нужно заметить, что эти изречения встречаются у св. Kирилла Александрийского, который сам заимствовал их из писаний св. Афанасия Александрийского, таким образом, они не являются изобретением Евтихия, но взяты им из сочинений св. Кирилла без связи с его прочими воззрениями и потому носят еретический характер, какого не имеют на своем месте. Однако то обстоятельство, что приведенные изречения встречались в сочинениях св. Кирилла, придавало вид истинности еретическому учению монофизитов и привлекало к нему последователей из числа недальновидных христиан.

Дело об Евтихии поднял известной борьбою с Несторием Евсевий, епископ Дорилейский (Дорилея, город Фригии). На одном из епископских соборов, столь частых в древнее время, и на этот раз собравшемся в Константинополе в 448 году, Евсевий сделал заявление, что Евтихий, архимандрит известнейшего монастыря в Константинополе, еретически, несогласно с преданием апостольским и учением Никейского символа, мыслит об Искупителе и таинстве искупления. В особой записке, поданной с этим заявлением Флавиану, архиепископу Константинопольскому и собору епископов, Евсевий писал между прочим: «Я просил Евтихия, пресвитера и архимандрита, чтобы он не предавался такому поражению чувств, опьянению мышления и исступлению ума, что даже забывает страх Божий, дерзает называть еретиками тех отцов, которые считаются в числе святых у нас, последователей их веры; но он, имея невоздержные уста и необузданный язык, не перестает отрицать благочестивые догматы православия. Умоляю и прошу вашу святость, не оставьте без внимания моей просьбы, но прикажите Евтихию, пресвитеру и архимандриту, явиться на святой ваш Собор и защищаться в том, в чем я обвиняю его. Я готов обличить его, что он притворно носит имя православного и совершенно чужд православной вере». Не желая предавать дело огласке и не считая в то же время возможным оставить заявление Евсевия без внимания, Флавиан, председатель Собора, предложил Евсевию объясниться с Евтихием келейно. Но оказывается, Евсевий не раз и не два ходил к Евтихию для увещания, и бесполезно. Теперь же Евсевий решительно заявил «Невозможно, чтобы я опять отправился к нему и услышал хульные слова». Видя непреклонность Евсевия, Собор нашел себя вынужденным отправить к Евтихию депутацию из пресвитера Иоанна и диакона Андрея; депутация обязана была представить Евтихию записку Евсевия Дорилейского и пригласить архимандрита на Собор для объяснения.

Возвратившись от Евтихия, депутация заявила следующее: «Ходили мы к нему в его монастырь, прочли ему обвинительную записку, вручили ему копию с нее, объявили ему обвинителя и возвестили, что его вызывают оправдаться перед вашею святостью. Он идти и оправдываться совершенно отказался, говоря, что у него определено и как бы законом положено от начала никогда и никуда не отлучаться от своего братства, а жить в монастыре, некоторым образом как во гробе. Он просил нас возвестить вашей святости, что будто бы боголюбезнейший епископ Евсевий, бывший издавна врагом ему, по ненависти и неприязни возвел на него это обвинение. Он утверждал, что готов согласиться с изложением святых отцов, составлявших Собор в Никее и в Ефесе, и обещал подписать их толкования… После воплощения Бога Слова, т. е. рождения Господа нашего Иисуса Христа, он поклоняется одному естеству, естеству Бога, воплотившегося и вочеловечившегося... Что Господь наш Иисус Христос состоит из двух естеств, соединившихся ипостасно, чего он не встречал в изложениях святых отцов, и ежели случится ему у кого-либо вычитать что-нибудь подобное, он не примет этого, потому что божественное писание превыше учения отцов. Он исповедал, что Родившийся от Девы Марии есть совершенный Бог и совершенный человек, не имеющий плоти единосущной нам».

«Выслушанных показаний, – сказал Евсевий после доклада депутации, – достаточно для уяснения того, какое нечестивое мнение, противное изложениям святых отцов, имеет Евтихий. Я прошу вызвать Евтихия сюда снова». Решено было отправить Евтихию вторую депутацию, в которую вошли два пресвитера Мамма и Феофил; депутатам вручена была вызывная грамота, призывавшая Евтихия явиться на Собор «без всякого отлагательства». Из доклада Собору этой второй депутации видно, что Евтихий два раза отказывал депутатам в приеме под предлогом болезни и, лишь благодаря своей настойчивости, депутация добилась нужного свидания. «Вошедши (к Евтихию), – говорили депутаты, – мы подали ему писаную бумагу; он велел читать ее при нас и после того, как она была прочитана, сказал: «Я положил за правило – не выходить из монастыря, кроме смертной нужды; святой Собор и боголюбезнейший епископ видят, что я стар и хил; пусть архиепископ и Собор делают со мною, что хотят; я прошу только одного – никого не беспокоить здесь в другой раз, потому что у меня поставлено не выходить из монастыря». Выслушав это заявление, собор определил: «Нужно в третий раз убеждать Евтихия, чтобы он пришел на этот святой Собор; если oн не исполнит этого, то сам себя обвинит». Третья депутация состояла из пресвитеров и хранителей сосудов, Мемнона и Епифания, и диаконa Германа. С этими лицами Евтихию снова отправлена была вызывная грамота, в которой говорилось: «Ты знаешь, что определено святыми канонами против непослушных и нехотящих явиться для оправдания, когда бывает к ним уже третий вызов. Поспеши прийти в следующий день утром, т. е. в четвертый день недели, в семнадцатый день месяца ноября».

Накануне этого дня к отцам Собора явилась депутация от Евтихия в лице архимандрита Авраамия и трех диаконов. Архимандрит доложил Собору о нездоровьи Евтихия и вызывался было дать некоторые объяснения за болящего. Архиепископ Флавиан обещал ожидать выздоровления Евтихия, а предложение архимандрита отклонил. 17 ноября третья депутация, возвратившаяся от Евтихия, передала отцам Собора такую просьбу последнего: «Прошу умолить господина архиепископа и святой Собор, чтобы они дали мне отсрочку нa эту неделю, а на следующей неделе, если будет угодно Богу, я приду и буду оправдываться перед господином и святым Собором». Просьба была принята во внимание, – архиепископ Флавиан от лица Собора решил: «Мы даруем (Евтихию) испрашиваемую им отсрочку. Если же, вопреки собственному обещанию, Евтихий не явится во второй день следующей недели (22 ноября), то окончательно будет лишен и пресвитерского сана, и начальства над монастырем». Наступило 22 ноября Члены Собора собрались в судебной палате епископии Евтихий явился на Собор с множеством воинов, монахов и служителей префекта претории, кроме того, Евтихия сопровождал силенциарий (придворный чин) Магнус, посланный императором для представления Собору такого определения: «Мы заботимся о мире святых церквей и Православной веры и желаем охранять веру, истинно и по вдохновению Божию изложенную нашими святыми отцами, собравшимися в числе 318 в Никее и бывшими в Ефесе при осуждении Нестория. Мы желаем этого, дабы не вторгся соблазн в упомянутое православие. А так как знатнейшего патриция Флоренция мы знаем за верного и испытанного в православии, то желаем, чтобы он присутствовал в заседании Собора, так как речь идет о вере». «Господина Флоренция, – сказал архиепископ Флавиан по прочтении императорского декрета, – мы все знаем за верного и испытанного в православии и желаем; чтобы он присутствовал». По прибытии Флоренция на Собор, открылось разбирательство дела Евтихия.

В заседании, посвященном Евтихию, Константинопольский собор 448 года свое решение по вопросу о соединении во Христе Иисусе двух естеств основывает, главным образом, на послании св. Кирилла Александрийского «К восточным», где излагается ход унии, утверждается исповедание веры Иоанна Антиохийского и – что особенно важно было для собора – решительно опровергается лжеумствование монофизитов: «Да заградятся уста тех, кто проповедуют или тождество, или слияние, или смешение Сына Божия с плотию». Из других сочинений св. Кирилла Собор руководствовался еще одним посланием его к Несторию, в котором с полною ясностью исповедовалось учение о двух естествах во Христе. Обращаясь к суду над Евтихием, Собор старался, главным образом, выяснить, согласен ли Евтихий с отмеченным выше посланием св. Кирилла и с содержащимися в нем словами исповедания Иоанна Антиохийского. Диакон, читавший на соборе послание св. Кирилла «К восточным», беспрепятственно дошел до следующих слов: «Мы исповедуем, что Господь Иисус Христос единородный Сын Божий есть совершенный Бог и совершенный человек, состоящий из разумной души и тела; что Он рожден прежде веков от Отца по Божеству, а в последнее время ради нас и ради нашего спасения от Девы Марии по человечеству; что Он единосущен Отцу по Божеству и единосущен нам по человечеству, ибо в Нем совершилось единение двух естеств. Почему мы и исповедуем одного Христа, одного Сына, одного Господа; на основании такого неслитного соединения мы исповедуем Пресвятую Деву Богородицею, потому что Бог Слово воплотился и вочеловечился и в самом зачатии соединил с Собою храм, от Нее воспринятый».

На этом месте чтение послания прервано было возгласом Евсевия Дорилейского: «Евтихий не исповедует этого и никогда не был согласен с этим, но вопреки этому мудрствовал и учил». Это восклицание вызвало на рассуждение с Евтихием сначала префекта Флоренция, а потом архиепископа Флавиана и Евсевия Дорилейского. Рассуждения привели в конце концов к такому заявлению Евтихия: «Исповедую, что Господь наш состоял из двух естеств прежде соединения, а после соединения исповедую одно естество». Не оставалось никакого сомнения в еретичестве Евтихия. Чтобы предотвратить тяжкие последствия еретичества Евтихия для Церкви, отцы Собора предложили ему анафематствовать все противное читанным на Соборе догматам. Но Евтихий с тоном ожесточения отверг это предложение. Тогда отцы Собора, вставши, возгласили: «Анафема Евтихию». Затем, после совещания, сделано было такое заявление относительно Евтихия, подписанное архиепископом Флавианом, 31 епископом и 23 архимандритами. «Из всего, и из бывших уже деяний, и из теперешнего собственного сознания Евтихиева открывается, что он страждет заблуждением Валентина и Аполлинария[1]. Не устыдившись нашего убеждения и внушения, он не захотел согласиться с истинными догматами, посему, воздыхая и оплакивая совершенную его погибель, мы о Господе Иисусе Христе, Которого он злословит, определили отстранить его от всякой священнической службы, общения с нами и начальства над монастырем. Пусть все те, которые после этого будут разговаривать или сходиться с ним, знают, что и сами они будут повинны епитимий отлучения, как не уклонившиеся от бесед с ним».

Константинопольский собор 448 года не положил, однако, конца раздорам: его не признала церковь Александрийская, или Египетская, бывшая средоточием врагов унии, и церковь Иерусалимская, издавна, со дней I Вселенского собора, шедшая рука об руку с церковью Александрийской в решении спорных вопросов догматики; церковь Римская в лице папы Льва Великого отнеслась вначале не совсем одобрительно к Константинопольскому собору из-за малой осведомленности в подробностях прений, происходивших на отдаленном Востоке. Константинопольский собор приняла церковь Константинопольская и те церкви Малой Азии и Сирии, которые ранее сочувственно относились к унии. Неудивительно поэтому, что, когда Константинопольский собор не встретил сочувствия в высшей светской власти, для церкви Православной наступили тяжкие времена: друзья унии, защитники правой веры, почитались врагами православия, и монофизиты усилились настолько, насколько ариане в печальные дни императора Констанция.

При таком положении дела, естественно, постановления Константинопольского собора не сломили ожесточенного упорства Евтихия, который решил, опираясь на сочувственное отношение к нему Двора, вступить в борьбу с Собором и своим архиепископом: он подал императору Феодосию прошение, в котором просил пересмотра его дела на новом Соборе. В то же время Евтихий отправил в Рим к св. папе (440–461 гг.) Льву Великому жалобу, что у них на Востоке, т.е. в Константинополе, «старанием некоторых людей несторианская ересь вновь воскресает». Евтихий хотел сказать папе, что на Соборе его, Евтихия, осудили, будто бы как защитника и почитателя св. Кирилла, посвятившего себя борьбе с несторианством. В ответном послании Евтихию папа Лев одобряет его благочестивую ревность, ссылаясь на малую осведомленность в деле: «Как только разузнаем полнее о тех, нечестием которых это сделалось, сочтем за необходимое, при помощи Божией, позаботиться о том, как бы исторгнуть с корнем нечестивую заразу, давно уже осужденную».

С просьбой о выяснении дела св. Лев обратился к Флавиану, архиепископу Константинопольскому «Пусть твое братство известит нас подробнейшим донесением о том, какая возникла у вас новизна против древней веры». Флавиан не замедлил с ответом. Он объяснил папе сущность лжеучения Евтихия, сообщил о происках последнего после осуждения его Константинопольским собором и просил папу укрепить веру «благочестивейшего императора». Вскоре Флавиан отправил папе второе послание с более подробным изложением еретического учения Евтихия. Ответом на него и было знаменитое в истории Церкви «Окружное, или соборное послание святейшего Льва, архиепископа города Рима, писанное Флавиану, архиепископу Константинопольскому (против ереси Евтихия)».

«Возлюбленному брату Флавиану Лев епископ.

Прочитав послание твоей любви, так запоздавшее, к нашему удивлению, и рассмотрев порядок епископских деяний, наконец мы узнали, как случился у вас соблазн и восстал против чистоты веры, и то, что прежде казалось тайною, ныне сделалось для нас явным. Таким образом, Евтихий, удостоенный было имени архимандрита и caна пресвитерского, оказался весьма безрассудным и столь великим невеждою, что и к нему могут быть отнесены слова пророка: »...не хочет он вразумиться, чтобы делать добро, на ложе своем замышляет беззаконие» (Пс.35:4–5). А что беззаконнее, как нечестиво умствовать о вере и не следовать мудрейшим и опытнейшим? Но сему-то безумию подвергаются те, которые, встретив в чем-либо не ясном затруднение к познанию истины, прибегают не к пророческим изречениям, не к писаниям апостольским и не к евангельскому авторитету, а к самим себе, и, таким образом, не захотев быть учениками истины, становятся учителями заблуждения. Ибо какие мог приобрести успехи в знании священных книг Ветхого и Нового завета тот, кто не уразумел первых слов самого символа, и что по всей вселенной исповедуется устами всех возрожденных, того еще не понимает сердцем этот старик. Поэтому, не зная того, что должно думать о воплощении Бога Слова и не желая потрудиться на широком поприще Священных Писаний, чтобы сподобиться света ведения, он должен бы был принять внимательным слухом по крайней мере то всеобщее и единогласное исповедание, которое исповедуют все верующие: «…веруем в Бога Отца Вседержителя и в Иисуса Христа, единородного Сына Его, Господа нашего, родившегося от Духа Святого и Марии Девы».

Этими тремя изречениями ниспровергаются ухищрения всех почти еретиков. Ибо когда веруем, что Бог есть и Вседержитель, и вечный Отец, то этим уже доказывается, что Сын совечен Ему и ничем не разнствует от Отца, потому что рожден от Бога Бог, от Вседержителя Вседержитель, от Вечного Совечный, а не позднейший по времени, не низший по существу. Он же вечного Отца вечный Единородный родился от Святого Духа и Марии Девы. Это временное рождение ничего не убавило у того божественного и вечного рождения и ничего к нему не прибавило, но всецело предало себя на спасение заблудшего человека, чтобы и смерть победить, и силою своею сокрушить дьявола, «имущего державу смерти» (Евр.2:14). Ибо мы не могли бы победить виновника греха и смерти, если бы нашего естества не воспринял и не усвоил Тот, Которого ни грех не мог уязвить, ни смерть удержать в своей власти. Он зачался от Духа Святого во чреве Матери Девы, Которая как зачала Его, пребыв Девою, так и родила, сохранив девство.

Но если он не мог почерпнуть точного понятия из этого чистейшего источника христианской веры (т. е. из символа), потому что он собственным ослеплением затемнил для себя блеск очевидной истины, то обратился бы к учению евангельскому, где Матфей говорит: «Родословие Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамова» (Мф.1:1); поискал бы наставления также в проповеди апостольской и, читая в послании к Римлянам: «Павел, раб Иисуса Христа, призванный апостол, избранный к благовестию Божию, которое Бог прежде обещал через пророков Своих в писаниях святых о Сыне Своем, Который родился от семени Давидова по плоти» (Рим.1:1–3), с благочестивою любознательностью приступил бы к книгам пророческим и нашел бы обетование Божие, данное Аврааму: «...и благословятся в семени твоем все народы» (Быт.22:18). А чтобы не недоумевать о свойстве сего семени, пусть последовал бы апостолу, который сказал: «Но Аврааму даны были обетования о семени его. Не сказано: «и потомкам», как бы о многих, но как об одном: «и семени твоему», которое есть Христос» (Гал.3:16). Пусть также внял бы внутренним слухом своим пророчеству Исайи, который говорит: «...се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог» (Ис.7:14; Мф.1:23); прочитал бы с верою и сии слова того же пророка: «...Младенец родился нам – Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира» (Ис.9:6). Тогда не стал бы говорить пустословия, будто Слово стало плотью так, что Христос, рожденный из девической утробы, имел образ человека, а не имел истинного тела (такого же, как и тело Матери). Не потому ли, может быть, он признает Господа нашего Иисуса Христа не имеющим нашего естества, что ангел, посланный к благословенной Марии, говорил: «Дух Святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое (от Тебя) Святое, наречется Сын Божий» (Лк.1:35), т. е. так как зачатие Девы было действие божественное, то и плоть Зачатого не была от естества Зачавшей? Но это рождение, исключительно удивительное и удивительно исключительное, должно быть понимаемо не так, чтобы необыкновенностью рождения уничтожалось свойство рода.

Плодотворность Деве дарована Духом Святым, а истинное тело заимствовано от Ее тела. И когда, таким образом, Премудрость созидала Себе дом, «Слово стало плотию и обитало с нами» (Ин.1:14), т. е. в той плоти, которую Оно заимствовало от человека и которую одушевило духом жизни разумной.

Таким образом, при сохранении свойств того и другого естества и при сочетании их в одно лицо, воспринято величием уничижение, могуществом немощь, вечностью смертность. Для уплаты долга естества нашего бесстрастное естество соединилось со страстною природою, дабы один и тот же «Посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус» (1Тим.2:5) и мог умереть по одному (естеству), и не мог умереть по другому, как того и требовало свойство нашего врачевания. Посему истинный Бог родился в подлинном и совершенном естестве истинного человека: всецел в Своем, всецел в нашем. Нашим же называем то, что Творец положил в нас вначале и что Он восхотел возвратить нам.

Ибо в Спасителе не было и следа того, что принес в человека искуситель и что прельщенный человек допустил (в себя).

И хотя Он сделался причастным человеческих немощей, но отсюда не следует, что сделался участником и наших грехов. Он восприял образ без скверны греха, возвеличивая человеческое и не уменьшая божественного, потому что то истощение, по которому Невидимый сделался видимым и по которому Творец и Владыка всех тварей восхотел быть одним из человеков, было снисхождением Его милосердия, а не недостатком могущества. Посему Тот, Который, пребывая в образе Божьем, сотворил человека, Он же самый сделался человеком, приняв образ раба. Оба естества сохраняют свои свойства без всякого ущерба. Как образ Божий не уничтожает образа раба, так и образ раба не умаляет образа Божия. А так как дьявол хвалился тем, что прельщенный его коварством человек лишился Божественных даров и, обнажившись от блага бессмертия, подпал строгому приговору смерти, а он (дьявол) в своем бедственном положении нашел некоторое утешение в том, что имел участника своей измены, что будто и Бог, по требованию Своего правосудия, применил Свое определение о человеке, которого сотворил для такой чести, то открылась нужда в домостроительстве тайного совета для того, чтобы и неизменяемый Бог, Которого воля не может лишиться свойственной ей благости, исполнил, посредством сокровеннейшего таинства, первое о нас определение Своей любви, и человек, впавший в грех по коварству злобы дьявольской, не погиб вопреки божественному намерению.

Итак, Сын Божий, снизойдя с Небесного Престола, приходит в сии дольний (страны) мира и, не разлучаясь от славы Отца, рождается новым способом, новым рождением Новым способом, потому что Невидимый в собственном (естестве) стал видимым в нашем, Непостижимый благоволит сделаться постижимым, Предвечный начал быть во времени, Господь вселенной восприял образ раба, сокрыв безмерность Своего величия, бесстрастный Бог не возгнушался сделаться человеком, могущим страдать, и бессмертный – подвергнуться закону смерти. Новым же рождением рожден Он, потому что непорочное девство не познало похоти и между тем доставило вещество плоти. Итак, Господь принял от Матери естество, но не грех.

А из того, что рождение это чудно, не следует, что естество Господа нашего Иисуса Христа, рожденного из утробы Девы, отлично (от нашего). Ибо Тот, Который есть истинный Бог, есть вместе и истинный человек. И если уничижение человека и величие Божества взаимно соединились, то в этом единстве нет никакого превращения. Ибо как Бог не изменяется чрез милосердие, так человек не уничтожается чрез прославление. Каждое из двух естеств в соединении с другим действует так, как ему свойственно: Слово делает свойственное Слову, а плоть исполняет свойственное плоти. Одно из них сияет чудесами, другое подлежит страданию. И как Слово не отпало от равенства в славе с Отцом, так и плоть не утратила естества нашего рода. Ибо один и тот же (об этом часто нужно говорить) есть истинно Сын Божий и истинно Сын человеческий, есть Бог, потому что – «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог было Слово» (Ин.1:1), есть человек, потому что – «Слово стал плотью и обитало с нами» (Ин.1:14), Бог, потому что – «Вся Teм быша, и без Него ничтоже бысть» (Ин.1:3), человек, потому что – «рожден от жены, был под законом» (Гал.4:4). Рождение плоти есть обнаружение человеческого естества, а что Дева рождает, это есть знамение божественной силы. Младенчество Отрочати свидетельствуется бедными пеленами, величие же Всевышнего возвещается пением ангелов. Новорожденному человеческому (сыну) подобен Тот, Которого Ирод нечестивый хотел умертвить, но Господь вселенной есть Тот, Которому раболепно поклониться с радостью идут волхвы. Когда Он пришел принять крещение от Предтечи Своего Иоанна, тогда, дабы не утаилось, что под покровом плоти скрывается Божество, с неба возгремел глас Отца «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф.3:17). Далее, Его как человека, искушает диавольское коварство, и Ему же, как Богу, служат чины ангельские.

Алкать, жаждать, утруждаться и спать, очевидно, свойственно человеку, но пять тысяч человек насытить пятью хлебами, но жене самарянской дать воду живую, от которой пьющий не будет уже более жаждать, но не мокрыми ногами ходить по поверхности моря и утишением бури укрощать возмущение волн, без сомнения, есть дело божественное. И как не одного и того же естества дело – плакать из сострадания по умершем друге и его же, по удалении камня от четверодневной могилы, воскрешать к жизни силою одного слова; или висеть на дереве и в то же время превратить день в ночь и поколебать все стихии, или быть пригвожденным (ко кресту) и в то же время отверзать вере разбойника двери рая (о многом умалчиваем), так не одному и тому же естеству свойственно говорить «Я и Отец одно» (Ин.10:30), и – «Отец Мой более меня» (Ин.14:28). Ибо хотя в Господе Иисусе одно лицо Бога и человека, однако иное то, откуда происходит общее того и другого уничижение, и иное то, откуда проистекает общее их прославление.

От нашего (в Нем естества) у Него есть меньшее Отца человечество, а от Отца у Него есть равное с Отцом Божество. По причине этого-то единства лица, которое должно разуметь по отношению к тому и другому естеству, и о Сыне Человеческом читаем, что Он сшел с неба, тогда как Сын Божий восприял плоть от Девы, от Которой родился, и обратно о Сыне Божием говорится, что Он распят и погребен, тогда как Он претерпел сие не божеством, по которому Единородный совечен и единосущен Отцу, а немощным человеческим естеством Отсюда все мы и в символе (веры) исповедуем Единородного Сына Божия распятым и погребенным, сообразно с сими словами апостола «...ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы» (1Кор.2:8). А когда Сам Господь наш и Спаситель, научая Своих учеников вере посредством вопросов, спросил «За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?» и когда на их ответ, что различно об этом думают, Он сказал: «...а вы за кого почитаете Меня?» Меня, т. е. Сына Человеческого, Которого вы видите в образе раба и в истинном теле, за кого вы Меня принимаете? Тогда блаженный Петр, по вдохновению свыше и на пользу от своего исповедания всем народам отвечал «Ты – Христос, Сын Бога Живаго» (Мф.16:13–16). И достойно назван блаженным от Господа и от Сего первообразного Камня стяжал твердость и силы и имя свое тот, который по откровению Отца исповедал одного и того же и Сыном Божиим и Христом, потому что одно из сих (наименований), взятое отдельно от другого, не служило во спасение, напротив, одинаково было опасно исповедать Господа Иисуса Христа только Богом, и не человеком или признавать Его только простым человеком и не Богом!

По воскресении же Господа, которое, конечно, есть воскресение истинного тела, так как не иной кто воскрес, а Тот же, Кто был распят и умер, что иное делалось в продолжение сорокадневного Его пребывания (на земле), как не то, чтобы чистота веры нашей была свободна от всякого мрака? Так, Он то беседовал с учениками Своими, обращался и ел с ними, а тех из них, которых беспокоило сомнение, допускал осязать Себя тщательным и нарочитым осязанием, то входил к ученикам Своим, тогда как двери были заперты, давал им Духа Святого дуновением Своим и, даровав им свет разумения, открывал тайны Священных Писаний, то опять показывал рану в боку Своем, и язвы от гвоздей, и все знаки недавнего страдания, говоря: «Посмотрите на руки Мои и ноги Мои, это Я – Сам, осяжите Мя и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня» (Лк.24:39). И все это для того, чтобы убедить, что в Нем свойства божественного и человеческого естества пребывают нераздельно, и чтобы, таким образом, мы знали, что (в Нем) Слово не то же, что плоть, и исповедывали единого Сына Божия и Словом, и плотию (вместе). Это таинство веры можно сказать вовсе чуждо Евтихия, который в Единородном Сыне Божием не признает нашего естества ни в уничижении смерти, ни в славе воскресения.

И не ужаснулся он суда блаженного апостола и евангелиста Иоанна, который сказал: «Всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога, и всякий дух, который разделяет Иисуса, не есть от Бога, но это дух антихриста» (Ср.: 1Ин.4:3). А что значит разделять Иисуса, как не отделять от Heго человеческое естество и бесстыдными вымыслами упразднять таинство веры, которым одним мы спасены? Слепотствуя же в отношении к природе тела Христова, он по необходимости с такою же слепотою будет безумствовать о ней в состоянии страдания Его. Ибо если он не считает креста Господня за призрак и не сомневается, что страдание, восприятое за спасение мира, было истинное (страдание), то он должен признать и плоть Того, смерти Которого он верует. Пусть не говорит он, что не нашего тела был Тот человек, Которого сам признает страдавшим, ибо отрицание истинной плоти есть отрицание и страдания плоти. Итак, если он приемлет христианскую веру и не отвращает своего слуха от проповеди евангельской, то пусть рассудит, какое естество, пронзенное гвоздями, висело на древе крестном; пусть размыслит, когда воин копием отверз бок Распятого, откуда тогда истекла кровь и вода для омовения Церкви Божией банею и напоения чашею.

Пусть послушает и блаженного Петра, который проповедует, что освящение Духом бывает через «окропление кровию Христовою» (1Пет.1:2). Пусть не мимоходом прочтет слова того же апостола: «Зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною кровию Христа как непорочного и чистого агнца» (1Пет.1:18–19). Пусть не пpoтивится и свидетельству блаженного апостола Иоанна, который говорит: «И кровь Иисуса Христа, Сына Божия, очищает нас от всякого греха» (1Ин.1:7), и в другом месте: «...сия есть победа, победившая мир, вера наша. Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий? Сей есть Иисус Христос, пришедший водою и кровию... не водою только, но водою и кровию. И Дух свидетельствует о Нем (о Христе)... И три свидетельствуют... дух, вода и кровь и сии три об одном» (1Ин.5:4–6, 8), то есть дух освящения, кровь искупления и вода крещения. Сии три составляют одно и пребывают нераздельными; ни одно из них не отделяется от своего единства, так как Кафолическая Церковь живет и преуспевает тою именнно верою, чтобы во Христе Иисусе не исповедывать ни человечества без истинного Божества, ни Божества без истинного человечества.

Евтихий, отвечая на пункты вашего допроса, говорил: «Исповедую, что Господь наш прежде соединения был из двух естеств, по соединении же исповедую одно естество». Удивляюсь, что столь безрассудное и столь нечестивое исповедание его не было порицаемо никакою укоризною со стороны судивших (его) и что эти слишком безумные и слишком хульные слова оставлены без внимания, как бы не было выслушано ничего оскорбительного! Тогда как столько же нечестиво говорить, что единородный Сын Божий был двух естеств до воплощения, сколько нелепо утверждать, что в Нем одно естество после того, как «Слово плоть бысть». Чтобы Евтихий не стал считать мнения своего или верным, или сносным на том основании, что оно не было опровергнуто ни одним вашим голосом, то убеждаем тщание любви твоей, возлюбленный брат, очистить невежественного человека и от этого пятна на его сознании, если по действию милосердия Божия, дело его примет добрый оборот, ибо он хорошо начал было отступать от своего убеждения (как видно из хода соборных деяний), когда по вашему требованию обещался признавать то, чего прежде не признавал, и успокоиться на той вере, которой прежде был чужд. Но когда он не захотел изъявить согласия предать анафеме (свой) нечестивый догмат, то ваше братство из этого заключило, что он остается в своем нечестии и заслуживает приговора осуждения. Впрочем, если он искренно и нелицемерно кается и сознается, хотя бы и поздно, как справедливо подвиглась против него власть епископская, или если он, для полного оправдания, осудит все свои худые мысли и устно и собственноручною подписью, то милосердие к исправившемуся, как бы оно ни было велико, не будет предосудительно. Ибо Господь наш, истинный и добрый Пастырь, душу Свою положивший за Своих овец и пришедший спасти души человеческие, а не погубить, хочет, чтобы мы были подражателями Его человеколюбия, т. е. чтобы согрешающих обуздывала правда, а обратавшихся не отталкивало милосердие.

Тогда, собственно, с полным успехом защищается истинная вера, когда ложное мнение осуждается самыми последователями своими.

Уповаем на содействие помощи Божией, что заблудивший, осудив неправоту своего образа мыслей, спасется.

Бог да сохранит тебя в здравии, возлюбленный брат!»

Послание заканчивалось заявлением папы: «Для верного и беспристрастного исследования всего дела мы отправили (на предстоящий Собор) вместо себя братии наших епископа Юлиана и пресвитера Рената и еще сына моего дьякона Илария. К ним присоединили мы нотария нашего Дульцития, которого вера много раз испытана нами». Из этого заявления папы видно, что ходатайство Евтихия пред императорской властью о созвании нового Собора было уважено. Действительно, пользуясь покровительством недруга архиепископа Флавиана, всемогущего министра Хрисафия, руководившего волею слабого и бесхарактерного императора Феодосия, Евтихий добился, что через четыре месяца после его осуждения императором объявлено было созвание нового общецерковного Собора для исследования неодинаковых догматических воззрений на Лицо Богочеловека и образ соединения в Нем двух естеств и для пересмотра определений Константинопольского собора по делу Евтихия. Предполагалось, что вновь созываемый Собор будет вселенским, как и Собор 431 года, – на него созывались представители-иерархи от всех главнейших Церквей того времени. Но не таков был суд Промысла Божия, в истории этот собор приобрел наименование не IV Вселенского, а «разбойничьего» собора[2] за его деятельность, направленную к торжеству не православия, но еретического мудрования.

Уже одно то обстоятельство, что Собор созывался по желаниию Евтихия и его приверженцев, мало предвещало хорошего для православия и его защитников. Посему-то видные поборники истины православной, как, например, Флавиан, архиепископ Константинопольский, и папа Лев, несочувственно относились к созыву нового Coбоpa, предугадывая, какие смуты и беспорядки он внесет в Церковь. Основание для подобных опасений находилось в распоряжениях высшей светской власти, предшествовавших открытию Собора. Так указом императора устранялся от присутствия на предстоящем Соборе проницательный враг монофизитства блаженный Феодорит, имевший горькие недоразумения и пререкания со св. Кириллом, – и устранялся, конечно, не как противник св. Кирилла, а как возможный и сильный противник Евтихия[3], наоборот, на Собор нарочитым указом с правом голоса призывался архимандрит Варсума из Сирии, хотя по канонам членами Собора могли быть только епископы. Такое исключение для Варсумы делалось потому, что он, как говорил указ, «ведет борьбу против некоторых восточных епископов, зараженных нечестью Нестория», т. е. вернее против православных епископов, которых монофизиты называли несторианами за то, что, вопреки Евтихию, они учили о двух естествах во Христе по воплощении. Указом же императора председательство на Соборе поручено было Диоскору, архиепископу Александрийскому, примкнувшему к сторонникам Евтихия и находившемуся в связях с Хрисафием[4].

Елпидию, члену императорского совета, и Евлогию, трибуну и нотарию претории, особой инструкцией повелено было императором, чтобы они следили, «...что будет сделано святым Собором в Ефесе и не допускали ни в каком случае никакого беспорядка. Если же усмотрите, что кто-нибудь начинает возмущение или беспорядки (на Соборе) в оскорбление святой веры, такого отдавать под стражу. Те, кто прежде судил архимандрита Евтихия, должны присутствовать и молчать на Соборе, не имея звания судей, но ожидать общего мнения всех прочих отцов, потому что ныне осуждается то, что определено было прежде самими ими». Т.е. у архиепископа Флавиана с его сторонниками отнималось даже право говорить в свою защиту под страхом за нарушение императорской воли попасть под стражу. Инструкция заканчивалась указанием на то, что Елпидию с Евлогием давалась в распоряжение воинская сила, а через них она поступала в служение монофизитствующим, преобладавшим на Соборе. Эти предсоборные распоряжения императора заключились его посланием к самому Собору. Послание так объясняло причины созыва Собора и указывало такую общую цель его деятельности: «...так как боголюбезный епископ Флавиан захотел возбудить вопрос о святой вере против почтеннейшего архимандрита Евтихия и, созвавши совет, начал что-то делать, то мы, относясь несколько раз к этому боголюбезнейшему епископу, желали воспрепятствовать возбужденному беспорядку, будучи достаточно убеждены в православной вере, преданной нам святыми отцами, бывшими в Никее, и утвержденной святым Собором, бывшим в Ефесе. Но хотя мы и многократно убеждали этого благочестивейшего епископа оставить такое исследование, чтобы это не сделалось причиною беспорядков во всей вселенной, однако же, он не успокоился. Рассудивши, что не безопасно без вашего святого Собора и без предстоятелей святых церквей произвести такое исследование о вере, мы сочли необходимым собраться вашей святости, чтобы вы исторгли весь дьявольский корень из святых церквей и извергли ревнующих о богохульстве нечестивого Нестория или благоприятствующих ему, и неприкосновенность православной веры сделали бы прочною непоколебимою, потому что вся наша надежда и крепость нашей империи зависят от православной веры в Бога и от ваших святых молитв».

При столь неблагоприятных условиях для защитников православной истины Собор открылся в Ефесе 8 августа 449 года, заседания его происходили в храме Пресвятой Девы Марии, как и заседания III Вселенского собора. Число отцов Собора колеблется между 122 и 130. Из деяний Собора, предшествовавших появлению на нем Евтихия, нельзя не отметить, что на Соборе не было допущено прочтение послания Льва Великого, очевидно, как неблагоприятного для Евтихия и Диоскора, как направленного против их еретического учения.

Когда, по предложению Елпидия, на Собор был позван Евтихий, то ему предложили изложить пред Собором «полезные для него oправдания». Свое объяснение Евтихий начал словами, показавшими, что в отцах собора он видел своих единомысленников: «..Я поручил себя Отцу, Сыну и Святому Духу и вас имею свидетелями своей веры, за которую я подвизался вместе с вами». Затем, он подал отцам Собора две письменные статьи, содержащие его исповедание веры. Здесь Евтихий, прежде всего, жаловался на «наветы» против него Константинопольского собора за то, что он «не согласился мудрствовать против той веры, которая изложена святыми отцами в Hикее». Далее, не высказывая прямо своего учения о соединении двух естеств во Христе, Евтихий приводит полностью Никейский символ и добавляет, что он твердо держит постановления Никейского и Ефесского соборов и проклинает всех еретиков, начиная с Симона Boлхва. За таким исповеданием следовал ряд жалоб Евтихия на архиепископа Флавиана и Константинопольский собор, – что (будто бы) Евсевий Дорилейский, обвиняя его на Соборе в ереси, не указал последней прямо и определенно, – что Собор, знавший об обещании Евтихия не выходить из монастыря и тем не менее вызывавший его для судебного разбирательства, хотел только осудить его, как человека непослушного Церкви, в расчете, что он не придет на Собор, – что на самом Соборе, когда он вопреки ожиданию явился, ему не дали возможности говорить в свое оправдание, но «...вдруг, – клеветал Евтихий, – прочитано было осуждение против меня, составленное заранее», – что самые деяния Константинопольского собора (будто бы) впоследствии были переделаны ко вреду для него, Евтихия. «Итак, прошу теперь, – заканчивает Евтихий свое исповедание или, вернее, клеветнические обвинения собора Константинопольского и его председателя, – обсудить возведенную на меня клевету и неправду, и происшедшее от этой причины беспокойство во всех церквах и возникший отсюда для многих соблазн, предать виновников всего этого церковным наказаниям, и вырвать всякий корень хуления и нечестия». Архиепископ Флавиан, обвиняемый Eвтихием, потребовал, было, чтобы на Собор вызван был Евсевий Дорилейский для представления обвинительных пунктов на Евтихия. Но Елпидий, чиновник императора, не дозволил этого, заявив о повелении императора, чтобы судьи Евтихия (на Константинопольском соборе) стали в ряду подсудимых и не имели права голоса. Вместо исполнения просьбы Флавиана он повелел, чтобы прочтены и подвергнуты были обсуждению деяния собора Константинопольского 448 года.

При чтении этих деяний с полною очевидностью обнаружилось еретичество(монофизитство) председателя сборища Диоскора и большей части составлявших его епископов. Когда чтение привело к вопросу, заданному Евсевием Евтихию на Константинопольском соборе, – «Исповедуешь ли ты два естества после воплощения?» – то многие из членов сборища закричали: «Возьмите, зажгите Евсевия (Дорилейского), пусть он живой горит, пусть он обратится в двух; как разделил он Христа, пусть он сам разделится». Видя благоприятный для себя оборот дела, Диоскор обратился к епископам с вопросом: «Терпимо ли для вас это выражение, где говорится о двух естествах после воплощения?» – «Анафема тому, кто говорит это!» – воскликнул Собор. Так провозглашена была за истину ересь монофизитская на незаконном соборище, а православие было попрано. Конечно, Евтихий, как главный поборник монофизитской ереси, был затем объявлен православным и восстановлен в достоинстве архимандрита и сане пресвитера.

Теперь пришел черед суда над Флавианом, архиепископом Константинопольским. По заранее составленному плану как раз в это время на Собор явилось несколько монахов из монастыря Евтихия с челобитной, содержавшей самые несправедливые жалобы на архиепископа. «Флавиан, – говорила челобитная, прочитанная по приказанию Диоскора на Соборе, – осыпал клеветами и хулами нашего пастыря Евтихия и под видом благочестия нашел несправедливый предлог к его осуждению, нам же приказал избегать своего пастыря и не говорить с ним, а монастырское имущество под предлогом помощи бедным велел беречь для самого себя, ибо он торговал им; святой алтарь, Который водрузил Евтихий за шесть месяцев до умышленного извета на него, стоит без божественного жертвоприношения... Мы же сами были связаны несправедливым его осуждением. Поэтому, – заканчивалась челобитная, – умоляем ваш святой Собор сжалиться над нами, потерпевшими такое несправедливое наказание, возвратить нам церковное общение, несправедливо отнятое, и ему, совершившему это (т.е. Флавиану), воздать возмездие за то, что он не праведно судил».

Из трехсот монахов Евтихиева монастыря челобитную подписало только 35, так что дело здесь, без сомнения, не совсем чисто. Монахи были приняты Собором в церковное общение, а челобитная их создала Диоскору удобную почву для дальнейших козней против неповинного Константинопольского архиепископа. Диоскор приказал прочесть определения III Вселенского собора и затем cпpocил: «Думаю, всем нравится Никейское определение веры, которое собор Ефесский утвердил и определил содержать его одно? Мы знаем, что отцы этого Собора постановили, если кто вопреки этому будет говорить или мудрствовать или вводить новое, тот подвергается осуждению. Что вы думаете об этом? Можем ли мы исследовать или вводить новое вопреки этому? Если кто-либо исследовал свыше того, что сказано, определено и одобрено, не будет ли он по всей справедливости подлежать осуждению отцов? Пусть каждый скажет, того ли он мнения?"[5]

Собор дал утвердительный ответ большинством голосов. Тогда Диоскор, поднявшись со своего места, в следующих словах внес предложение о применении Ефесского правила к Флавиану и Евсевию Дорилейскому: «Флавиан, бывший епископ церкви Константинопольской, и Евсевий Дорилейский, как ясно видит это святой и Вселенский собор, оказываются почти все отвращающими и перестраивающими, и подали повод к соблазну и смятению святым церквам и всем православным народам. Ясно, что они сами себя подвергли наказаниям, некогда соборно определенным нашими святыми отцами; поэтому и мы, утверждаясь на определениях отцов, присуждаем упомянутых Флавиана и Евсевия к лишению всякого священнического и епископского достоинства». Мнение Диоскора было единодушно принято монофизитами и подписано всеми членами Собора. Флавиан с Евсевием были лишены церковного достоинства. Впоследствии Флавиан был изгнан и в изгнании окончил свою жизнь. Евсевий Дорилейский после Собора претерпел столько бед, что позднее называл Диоскора своим убийцей. Диакон Иларий, легат папы, «едва убежал» с Собора и лишь окольными путями добрался до Рима. Блаженный Феодорит, не присутствовавший на Соборе, был лишен сана и заточен в монастырь. Ива, митрополит Эдессы, был анафематствован. Так монофизитская ересь восторжествовала над истиною православия, но восторжествовала, как открылось позднее на истинном IV Вселенском соборе, путем неправды и насилия. Мрачная туча еретичества нависла почти над всем Востоком. Но Гоcпoдь не замедлил прийти на помощь Своей Церкви через Своего достойного служителя св. Льва Великого. Получив известия от дьякона Илария и от архиепископа Флавиана о деяниях «разбойничьего» Собора, Лев Великий обратился с посланием к императору Феодосию и к сестре его Пульхерии, где, отмечая незаконные действия только что закончившегося Собора, указывал на необходимость созвания нового Вселенского собора, «...который бы все возникшие несправедливости так порешил или укротил, чтобы более не оставалось какого-нибудь сомнения в вере или разделения в любви».

Св. Лев обратился также с двумя посланиями, одно за другим, к клиру и народу константинопольскому. «Кто мыслит по-монофизитски, – внушал в своих посланиях ревностный ратоборец православия, – того увлекает в сообщество с собою Арий, развращению которого много благоприятствует это нечестие, отрицающее естество человеческое в Боге Слове. Кто не признает человеческого естества, воспринятого единородным Сыном Божиим во чреве Дщери Давидовой, тот отлучает себя от всякого таинства веры христианской и, не зная Жениха (Христа), не разумея и Невесты (Церкви), не может быть участником в братском пиршестве (спасении). Плоть Христа есть покров Слова, которым облекается всякий, кто исповедует сие Слово. А кто стыдится Его и отвергает как бы недостойное (плоть Его), тот не может получить от Него никакого украшения, и хотя бы такой приступил к царскому торжеству и присоединился нагло к священной вечере, впрочем, как бесчестный собеседник (он) не может утаиться от разборчивости Царя, но, как засвидетельствовал Сам Господь, будет взят и, «связанный по рукам и ногам, отошлется в кромешную тьму, где будет плач и скрежет зубов» (Мф.22:13) Поэтому, кто не исповедует во Христе человеческого тела, тот сам признал себя недостойным таинства воплощения и не может иметь участия в этом таинстве.

Не думайте, возлюбленные, – обращался святой папа со словами ободрения к восточным церквам, – будто над святою Церковью или теперь не достает или не будет впредь Божественного Промысла. Чистота веры тогда-то и сияет, когда отделяется от нее примесь заблуждений. Провидение всегда являет своим необходимую помощь». И всемогущий Глава Церкви не замедлил явить оправдание такой веры в Его промыслительную деятельность – покровитель монофизитов император Феодосий вскоре скончался, его место занял в августе 450 года, по избранию войска и сената, глубоко преданный православию[6] полководец Маркиан, вступивший, затем, вскоре в супружество с известною своею ревностию к православию сестрою Феодосия Пульхериею[7]. Дела церковные приняли новый благоприятный для православных оборотов. Мысль Льва Великого о coзвании нового Вселенского собора осуществилась.

Собор был назначен в Никее[8], а затем, для удобства наблюдения за ходом его дел для императора, он перенесен был в Халкидон, отделявшийся от Константинополя только проливом Босфорским. Здесь Собор открылся 8 октября в великолепном и обширном храме св. мученицы Евфимии. Число отцов Собора было очень велико, от 600 до 630, столько не бывало ни на одном из бывших до него Соборов. Наиболее видными членами его были: Анатолий архиепископ Константинопольский, Максим архиепископ Антиохийский, Ювеналий архиепископ Иерусалимский, Фалласий епископ Каппадокийский и легаты папы: епископы Пасхазий и Луценций и пресвитер Бонифаций; присутствовало также множество сановников военных и гражданских, не принимавших, впрочем, участия в деяниях Собора при рассмотрении дел чисто церковных, например, в случае cуда над епископом. Деятельность IV Вселенского собора в Халкидоне состояла: 1) в суде над «разбойничьим» собором 449 года и главою этого Собора Диоскором Александрийским и 2) в раскрытии истинного вероучения о соединении двух естеств в лице Богочеловека.

I. На первом же заседании Собора, происходившем 8 октября, по настоянию папских легатов, Диоскор Александрийский, занимавший место наряду с прочими отцами, должен был выйти из ряда епископов и сесть посредине, как подсудимый, лишившийся права подавать голос. Тогда выступил на средину в качестве истца Евсевий Дорилейский, много претерпевший на соборе «разбойничьем».

«Я оскорблен Диоскором, – заявил Евсевий, – оскорблена вера, он умертвил епископа Флавиана и несправедливо осудил его вместе со мною; повелите принять мое прошение». В этом прошении Диоскор обвинялся главным образом в том, что «собравши буйную толпу народа и приобретши себе могущество деньгами, оскорбил веру православных, сколько мог, и утвердил нечестие монаха Евтихия. Так как, – писал Евсевий, – посягательство его (т.е. Диоскора) на веру и на нас (т.е. самого Евсевия и Флавиана) велико, то просим, чтобы повелено было Диоскору защищаться против того, в чем мы его обвиняем».

Начался пересмотр деяний Константинопольского собора 448 года и Ефесского «разбойничьего» собора. Чтение деяний последнего собора было прервано, когда оглашался, уже известный нам, императорский указ, разрешавший Феодориту Кирскому присутствие на Соборе условно, – если того пожелает сам Собор. При этом yпoминании о Феодорите Кирском потребовали, чтобы этот ревностный защитник православия против монофизитства был допущен на соборные заседания. Появление Феодорита вызвало целую бурю среди отцов: одни, сторонники Диоскора, кричали, чтобы удалили Феодорита; другие, защитники православия, требовали удаления Диоскора. Восклицания, которыми обменивались обе стороны между собою, произвели немалый шум и смятение, которые удалось утешить лишь сановникам и сенаторам, обратившимся с такой просьбой к виновникам смуты: «Ради Бога! лучше не препятствуйте слушать, позвольте прочитать все по порядку». Когда дошли до указа императора, назначавшего Диоскора председателем Собора, и когда последний пытался было сложить с себя часть ответственности за незакономерные действия на епископов Ювеналия, Фалласия, на весь Собор и императора, то епископы Антиохийского округа заявили: «На осуждение епископа Флавиана и епископа Евсевия на соборе Ефесском никто из православных епископов не был согласен; сделано было насилие, с побоями мы подписали нужную бумагу, на которой после и написано осуждение упомянутых епископов. Нам угрожало осуждение, нам угрожала ссылка; воины стояли с палками и мечами, и мы были приведены ими в страх: где палки и мечи, какой тут собор? Воины низложили Флавиана и Евсевия более, чем мы, а что мы сделали, то сделали из страха».

Это общее заявление о насилиях и устрашениях, производимых Диоскором, подтвердили с уяснением более частных и поистине вопиющих по нарушению справедливости подробностей: Стефан, епископ Ефесский, Феодор, епископ Клавдиопольский, Василий, епископ Селевкии Исаврийской. По заявлению многих обнаружилось также, что знаменитое послание папы Льва умышленно удержано (от чтения) Диоскором, хотя он «семь раз клялся пред всеми, что велит его прочитать». К концу чтения деяний собора Ефесского, раскрывавшего все новые и новые злоупотребления Диоскора, осветившего всю преступность его действий, епископы, принимавшие участие в Ефесском соборе и в той или иной степени повинные в его незаконных деяниях, глубоко раскаялись в своем грехе и много раз восклицали пред лицом Собора: «Все мы просим прощения». Лишь Диоскор с несколькими Египетскими епископами продолжал упорствовать в еретичестве и даже открыто, перед лицом Собора, заявил свои еретические монофизитские воззрения.

Убедившись в злоупотреблениях «разбойничьего» собора, отцы IV Вселенского собора произнесли свой приговор над ним, но так, что большинство составлявших его лиц, ввиду их искреннего раскаяния, не было лишено епископского сана. Приговор был ветречен отцами Собора восторженно. Вопрос о Диоскоре, по причине ожесточенного пребывания последнего в ереси, рассматривался особо на заседании 13 октября. На этом заседании Евсевий Дорилейский вошел в Собор с просьбой подвергнуть Диоскора наказаниям за его нарушавшее справедливость отношение к нему, Евсевию, к архиепископу Флавиану и «к благочестию и священным канонам», чтобы в продолжение остальной жизни (Диоскор) «служил примером для вразумления тех, которые бы вздумали поступать подобно ему». Вместе с этим на Диоскора было подано множество жалоб клириками и одним мирянином Александрийской церкви, – жалоб, обвинявших ее предстоятеля Диоскора в гонениях на родственников и близких св. Кирилла и в присвоении церковного имущества. Все эти прошения были приняты Собором, который и решил пригласить Диоскора для личных объяснений. Но, несмотря на троекратное приглашение, Диоскор, под разными предлогами, отказывался явиться на Собор; последний поэтому постановил свой приговор об нем заочно. «Собор узнал, – обратился легат папы Пасхазий к отцам, – что епископ Диоскор, вызванный три раза к ответу своим обвинителем, сознавая себя виновным, презрел приказание Собора прийти сюда. Пусть святые отцы объявят своими устами, чего достоин презирающий таким образом волю Собора!» Ответом было: «Осуждения, положенного канонами против непокорливых». Диоскор тут же был низложен и приговор утвержден императором, затем Диоскора сослали на жительство в город Гангры[9].

II. Обсуждение отцами Собора вопроса о соединении во Христе Иисусе двух естеств открылось заявлением Собору предложения о составлении нового вероопределения, устраняющего лжеучение монофизитов и примиряющего всех. «Должно исследовать, рассуждать и стараться о том, – говорило предложение, – чтобы утвердить истинную веру, ради которой по преимуществу и составился Собор; желательно было бы, чтобы учение о предметах веры было правильное и всякое сомнение было устранено согласным изложением и учением всех святых отцов (Собора), потщитесь без страха, без yгодливости и вражды изложить веру в чистоте, так чтобы и те, кои мудрствуют неодинаково со всеми, снова приведены были познанием истины к единомыслию».

При обмене мнений по поводу этого предложения, после некоторых довольно продолжительных разногласий, Собор пришел к единодушному решению прочесть некоторые творения Соборов и отцов Церкви, где с особенною ясностью выражалась истина православия. Прежде всего прочитан был символ Никейский, законченный при кликах отцов Собора: «Эта вера православных! Ею все веруем, в ней мы крестились, в ней крестим. Все так веруем!» Нашел единодушное признание, по его прочтении, и символ Константинопольский 381 года, церковный авторитет которого до сих пор еще не был прочно установлен. Все епископы Собора, выслушав Константинопольский символ, восклицали: «Это вера всех! Это вера православных!» Вслед за чтением символов Собор приступил к чтению святоотеческих писаний, в которых находилось ясное и определенное учение о целости и полноте во Христе Иисусе двух естеств, причем указание на единение их отмечалось не такою силою, как указание на различие. Сначала прочитаны были сочинения св. Кирилла Александрийского, читанные ранее на Константинопольском соборе 448 года: послание св. Кирилла к Несторию и знаменитое послание святого отца, написанное по совершении унии. Чтение этих произведений св. Кирилла было покрыто радостными кликами: «Так веруем! Как Кирилл, так веруем!»

За этими сочинениями св. Кирилла Александрийского прочитано было окружное послание св. Льва Великого; чтение последнего послания сопровождалось пререканиями, так как некоторые епископы, бывшие ранее на стороне Диоскора, находили послание по местам сомнительным относительно православия; посему Собор был вынужден разъяснять истинный смысл подозрительных мест послания чрез сличение их с авторитетными для сомневающихся сочинениями св. Кирилла. Сомневающиеся, однако, не удовлетворились этим и потребовали, чтобы отцы, принимающие послание св. Льва Великого, анафематствовали разделяющих во Христе два естества в смысле несторианском, и только после этого они приняли послание. Затем следовали отрывки из отеческих творений, в которых, как и в послании Льва Великого, с особенною выразительностью отмечалось учение о полноте двух естеств во Христе. Так читались: из сочинений Илария Пуатьерского (366 г.): «...видишь ли, что Христос Богом и человеком исповедуется так, что смерть приписывается человеку, Богу – воскрешение плоти. Естество Бога познай в силе воскресения, домостроительство человека уразумей в смерти. Однако помни, что единый Христос Иисус есть то и другое»; из сочинений св. Григория Богослова: «...произошел от Девы Бог с восприятием» (естества человеческого), един из двух между собою противоположных – плоти и Духа, из которых одно возведено в Божеское достоинство, а другое дало благодать обожения»; «...правда, Он послан но как человек, ибо в Нем было сугубое естество; почему Он утомлялся и алкал, и жаждал, и подвизался, и плакал по закону человеческого тела».

Среди отрывков из сочинений св. Амвросия Медиоланского, между прочими, читано было: «...удержим различие Божества и плоти. В том и другом говорит Сын Божий, потому что в Нем то и другое естество. Хотя говорит один и тот же, но не всегда одинаковым образом. Примечай в Нем то славу Бога, то страдания человека. Как Бог, Он говорит о Божественном, потому что Он есть Слово (Божие); как человек, говорит о человеческом, потому что говорит в этом (человеческом) естестве». Из сочинений св. Иоанна Златоуста избрано было для чтения следующее место: «Итак, Он принес начатки нашего естества Отцу: Отец столь был ущедрен даром, как по великому достоинству Принесшего, так и по чистоте Принесенного, что принял Его (дар) собственными руками, сделал участником Своего престола, и даже более того – положил Его одесную Себя».

В заключение Собором читаны были отрывки из сочинений св. Кирилла «о вочеловечении» и между ними такие изречения: «Он (т.е. Христос) явился на земле, не оставляя того, чем был, но восприяв наше человечество, совершенное в своем смысле»; «...обитающее понимается обыкновенно, как иной в ином, т. е. Божеское естество в человечестве, не потерпевшее смешения или слияния какого и превращения в то, чем прежде не было. Ибо то, о чем говорится как обитающем в другом, не стало тем же, в чем обитает, напротив считается иным в ином». Наконец, Собор приступил к составлению вероопределения, чтобы провозгласить православное учение о Богочеловеке. При этом было много споров, прений, высказано много недовольства, недоверия; но все это не помешало Собору иметь самый вожделенный конец, провозгласить чистейшее учение о Богочеловеке. Споры и раздоры были как бы горнилом, в котором испытывалось достоинство истины. После этого испытания истина должна была воссиять во всем своем блеске, стать истиною непререкаемою во все времена. Кратковременная распря положила конец столетнему спору, который имел место в Церкви до сего времени, и предотвратила споры в Церкви на будущее время.

Как только открылось пятое заседание, так в слух отцов Собора было прочитано вероопределение, очевидно, составленное заранее Чтение этого вероопределения вызвало горячие и продолжительные прения; Иоанн, епископ Германикийский, первый возвысил голос протеста, сказав по прочтении вероопределения: «Не хорошо составлено вероопределение и должно быть исправлено». Тогда патриарх Анатолий предложил вопрос отцам Собора: «Нравится ли вам определение?» Большинство епископов воскликнуло: «Определение нравится всем. Это вера отцов. Мудрствующий противно этому, еретик. Если кто мудрствует иначе, да будет анафема. Несториан вон». Но римские и некоторые восточные епископы не были довольны вероопределением, так как оно не с тою осязательною ясностью, как была желательна им, излагало учение о полноте двух естеств во Христе Иисусе. Видя разногласие и желая его уничтожить, патриарх Анатолий заметил, что накануне «всем нравилось определение веры». Епископы, принимавшие определение, опять воскликнули: «Определение всем нравится, иначе не веруем. Анафема верующему иначе, Вера пусть не терпит обмана. Святая Дева пусть пишется Богородицею; так в символе прибавить». Этим требованием прибавления слова «Богородица» епископы, очевидно, хотели указать на нераздельное единение естеств во Христе. Легаты, с своей стороны, опять заявили: «Если не соглашаются с посланием папы Льва, то прикажите дать нам грамоты на возвращение, и этим Собор окончится», Очевидно, легаты находили мало соответствия между составленным вероопределением и посланием папы Льва, которое решительно и определенно выражало мысль о двух совершенных природах во Христе. Видя, что прения между епископами затягивались и не замечалось благоприятного исхода, в них вступают императорские сановники, присутствовавшие на заседаниях. Став на сторону протестующих, сановники предложили пересмотреть вероопределение через особо на то уполномоченных от Собора епископов по шестеро и по трое от важнейших округов под председательством Анатолия, в присутствии легатов и в особом урочном месте. Но это предложение было с криками отвергнуто теми епископами, которые принимали вероопределение. Тогда императорские чиновники обратились с увещанием к епископам, не желавшим пересмотра; убеждая отцов Собора изъять из вероопределения выражение «из двух естеств», как употребляемое осужденным еретиком Диоскором, а вместо него внести изречение «два естества», за которое пострадал муж православия Флавиан и которое, за его точность, употреблялось и Львом, и Халкидонским собором. «Ведь, – говорили они, – вы все приняли послание Льва?» И после утвердительного ответа на этот вопрос, заметили: «Итак, заключающееся в нем, внести в определение».

Но и убеждения сановников не могли заставить отцов, желавших оставить вероопределение без изменения, отказаться от этого желания. Об этом доложено было императору Маркиану. Последний обратился к Собору с таким именным указом. Пусть вероопределение будет пересмотрено или тем путем, какой указывали сановники, или же чрез первенствующих митрополитов на самом Соборе. В случае же несогласия на это предложение Собор объявлялся закрытым. Но и строгое решение императора осталось без воздействия на епископов, не хотевших пересмотра; они говорили: «Или пусть имеет силу определение, или мы уйдем». Таким образом, дело еще более осложнялось.

Но что казалось едва достижимым для человеческих сил, то, по благодати Святого Духа, осуществилось самым простым образом. Императорские чиновники снова повторили свои слова, уже сказанные было Собору. «И единодушие самое полное, вожделенное, самое священное водворилось на Соборе». «Диоскор, – сказали сановники, – говорил: «из двух» естеств (т.е. Христос слагается) принимаю, но «два» естества (т.е. неслиянные) не принимаю. А святой Лев говорит, что во Христе два естества соединены неслитно, неизменно и нераздельно в одном Единородном Сыне, Спасителе нашем. Итак: кому следуете, Льву или Диоскору?» «Как Лев веруем! Противоречащие евтихианисты! Лев изложил православно!» – единодушно воскликнули отцы Собора. Воспользовавшись этим единодушием, сановники предложили внести в вероопределение мысль Льва Великого, что во Христе два естества соединены неслитно, неизменно и неразлучно. Это предложение было принято без возражений. Тотчас, по прошению всех, избрана была комиссия из епископов – предстоятелей важнейших округов, которые на короткое время и удаляются с Собора для произведения изменений в вероопределении. По возвращении членов комиссии было прочитано вероопределение Халкидонского собора, покрытое единодушными кликами восторга.

Этот замечательный в истории христианства документ состоит из обширного введения и краткого вероопределения. Во введении указываются те догматические произведения христианской Церкви, которые необходимо признавать каждому верующему, желающему по истине, а не по имени только, носить имя православного. Здесь отмечен был символ Никейский, а за ним Константинопольский II Вселенского собора, причем о последнем символе вероопределение говорит с особенною похвалою и уважением. Так «Символ Константинопольский после продолжительного бурного плавания среди споров и разногласий о нем, наконец, благодаря Халкидонскому собору, вступает в тихую пристань». Вероопределением утверждались постановления III Вселенского собора, о котором все еще ходили споры, – Вселенский он или нет. За сим вероопределение отличает следующие святоотеческие писания, имевшие важное значение для решения вопроса о лице Богочеловека: послание св. Кирилла Александрийского к Несторию, читанное на Константинопольском соборе 448 года и его же послание «К восточным», писанное по совершении унии. Таким образом, святые мужи, стоявшие за унию, «недаром пострадали от Собора разбойничьего», – их кровь вопияла к небу, и Дух Святой устами отцов Халкидонского собора благословил их дело, увенчал их труды». После сочинений св. Кирилла вероопределение с самою высокою похвалою относится к окружному посланию св. Льва Великого.

За этим введением идет следующее определение о вере IV Вселенского собора в Халкидоне: «Последуя святым отцам, все согласно научаем исповедывать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в Божестве, совершенного в человечестве, истинно Бога, истинно человека, того же из разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и того же единосущного нам по человечеству, одного и того же Христа, Сына, Господа единого прежде веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и того же Христа, Сына, Господа единородного в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением ни сколько не нарушается различие двух естеств, тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лицо, в одну ипостась, – не в два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына, Единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки (учили) о Нем и как Сам Господь Иисус Христос научил нас, и как предал нам символ отцов».

Отцы Собора свое единодушное согласие с символом выражали кликами: «Это вера отцов! Архиепископы пусть подпишут тотчас; хорошо определенное пусть не подвергается отсрочке. С этою верою все мы согласны. Все так мудрствуем!»

Об установлении вероопределения отцы Собора довели до сведения императора особым донесением, имевшим такой вид: «Посланиe Халкидонского собора к императорам – Валентиниану и Маркиану».

«Благочестивейшим, благовернейшим и христианнейшим императорам, победителям и триумфаторам, Валентиниану и Маркиану, святой и великий Собор, по благодати Божией и по повелению вашего благочестия собравшийся в городе Халкидоне (для сильных болезней нужны и сильное лекарство, и мудрый врач). Поэтому-то Господь всех приставил ваше благочестие к страданиям вселенной, как наилучшего врача, чтобы вы исцелили их приличными лекарствами. И вы, христианнейшие, принявши Божественное определение, пред всеми другими приложили приличную заботливость о Церкви, предписывая первосвященникам врачевство согласия. Ибо, собрав нас отовсюду, вы употребили все средства, чтобы уничтожить случившееся разногласие и укрепить учение отеческой веры. А мы, размышляя и отыскивая причину бури, поднявшейся во вселенной, нашли, что виновник этого дела – Диоскор, бывший епископ Александрийский. Во-первых, потому, что он запретил прочитать почтеннейшим епископам, собравшимся в Ефесе, послание святейшего архиепископа древнего Рима Льва, отправленное к святой памяти Флавиану, бывшему епископу города Константинополя, и это после своих обещаний и многих клятв, как мы узнали, присутствуя (там). Во-вторых, потому, что он Евтихию, страждущему нечестием Манихея и законно низверженному, возвратил как священство, так и начальство над монахами незаконно, прежде соборного определения, и при том тогда, как святейший и блаженнейший архиепископ великого Рима Лев в том же послании определил должное (ему) и осудил преступное нечестие Евтихия, который говорил: «Исповедую Господа нашего Иисуса Христа прежде соединения двух естеств, а после соединения одно естество». Далее, потому, что он причинил оскорбления боголюбезнейшему епископу Евсевию. Еще и потому, что он coбственною властию принял в общение некоторых, осужденных paзличными соборами, тогда как святые правила предписывают, что лишенных общения одними не должны принимать в общение другие.

И между тем он мог бы получить прощение в таких и стольких проступках, если бы через надлежащее раскаяние искал врачевства у сего Вселенского собора. Но так как он, сверх других своих непотребств, ратовал против самого апостольского престола и старался составить грамоту отлучения против святейшего и блаженнейшего папы Льва, высокомерно упорствовал в прежних проступках и oказался дерзким против настоящего святого Вселенского собора, потому что не захотел ответить на сделанные против него обвинения, совершенно презирая их, а также, будучи вызван в первый, второй и третий раз, согласно святым правилам, презрел это и не явился, то справедливым Вселенским собором лишен священства и приговорен к отчуждению от епископского достоинства, чтобы для других, покушающихся делать подобное, явить пример порядка и строгости, ибо и божественные законы повелевают говоря: «измите злаго от вас самих» (1Кор.5:13). Что может быть хуже погрешающего в таких делах, так попирающего божественные каноны, наполняющего волнением и бурею всю вселенную, расточающего членов Церкви и вооружающего их взаимно друг против друга? Подлинно, всякий, видя, что член тела подвергся неизлечимой болезни и может заразить все тело, найдет врача, который бы употребил железо и отсек больную часть, чтобы сохранить здоровыми другие части тела. О чем истинно доносим вашей благочестивой власти, чтобы вы рассмотрели и его преступность, и чистоту справедливого приговора, произнесенного над ним как бы перед лицом Божиим.

Мы уверены, что и вы, благочестивейшие и христианнейшие императоры, согласитесь с нами; мы знаем, какой страх внушает злым ваша почтенная власть и какую заботливость вы оказываете о церковном мире, будучи научены опытом. А чтобы ваша христианнейшая власть знала яснее, что определено верно и согласно со святыми правилами и волею Божиею, мы присовокупили к сему донесению и самые состоявшиеся документы деяний с подписью всех нас».

Вероопределение установлено и прочитано было на Соборе в воскресенье 22 октября 451 года. На следующем, шестом заседании, 25 октября, происходило торжественное утверждение вероопределения, совершенное в присутствии императора Маркиана, императрицы Пульхерии и многочисленного собрания придворных чинов.

Император открыл это радостное заседание речью к отцам Собора, в которой, между прочим, говорил: «В недавнее время открылись некоторые, одни по жадности к деньгам, а другие по худым пристрастиям, мудрствующие разное и излагающие перед толпою учения, полные вредных заблуждений. Желая уврачевать зло, мы собрали святой ваш Собор в уверенности, что от ваших трудов по путешествию будет величайший успех в деле утверждения Богопочитания, так что отнимется тьма, лежащая на умах заблуждающихся людей. Итак, пусть обнаружится истина, заключающаяся в ваших изложениях. Мы же, чтобы придать твердость деяниям соборным, а не для показания силы, решились присутствовать на Соборе, взявши во образец блаженной памяти Константина». За речью императора, покрытой радостными кликами отцов Собора, последовало чтение вероопределения, за которым государь спросил отцов: «Пусть скажет святой собор, по согласию ли всех епископов провозглашено прочитанное теперь определение? – Все так веруем, – послышалось в ответ, – все так мудрствуем. Маркиану, новому Константину, новому Павлу, новому Давиду много лет; вы – мир вселенной; вы – светила православия; Господи, сохрани светила вселенной; Пульхерия – новая Елена, ты явила ревность Елены; Несторию, Евтихию и Диоскору анафема, Троица извергла троих!»

После такого торжественного утверждения вероопределения IV Вселенского собора император Маркиан издал ряд указов, направленных к пресечению ереси и упрочению православного учения[10]. Но подобные указы бессильны были прекратить волнения в Церкви, продолжавшиеся в разных местах ее и после Халкидонского собора. Задачу окончательного умирения Церкви, взволнованной спорами о двух естествах во Христе, берет на себя следующий – V Вселенский собор.

Воспоминание IV Вселенского собора совершается Православною церковью 16 июля.

Примечания:

[1] Валентин учил, что тело Христа создано было Творцом из эфирной материи неба. Аполлинарий учил, что Господь Иисус Христос не был полным, всецелым человеком, так как Он не обладал разумною душою, которую в Нем заменяло Божество.

[2] Так в первый раз Собор назван был современным ему папою Львом Великим, явившимся истинным оплотом православия в это трудное и тяжелое для Восточной Церкви время. Папа Лев скончался 461 года 10 ноября. Память его Православною Церковью совершается 18 февраля.

[3] В высочайшем послании, адресованном Диоскору, архиепископу Александрийскому, читаем: «Феодориту Кирскому мы повелеваем не прежде придти на Собор, как когда угодно будет всему Собору, чтобы и он присутствовал на нем. Если же возникнет какое-либо разногласие касательно его, то мы повелеваем собраться Собору без него и решить то, что повелено». По-видимому, это устранение Феодорита с Собора было условным, но, в сущности, в виду преобладания на Соборе сторонников Евтихия, оно было окончательным.

[4] История ничего не знает о воспитании и образовании Диоскора; ей известна только его деятельность, как человека проникнутого враждою к истине, ревностию к заблуждению и ненавистью к имени св. Кирилла за его деятельность в создании и защите унии. По своим догматическим воззрениям Диоскор был чистым монофизитом и еще до Константинопольского собора находился в сношениях с монофизитами всех стран, которые и действовали под его руководством во главе с Евтихием. Когда поднялось дело Евтихия после Константинопольского собора, Диоскор, естественно, встал на его сторону. К этому его побуждала и борьба за иерархическое первенство. Епископы Константинополя, вследствие близости к императору, приобрели первенство чести между всеми епископами Востока и исключительное влияние на дела церковные. Александрийская церковь, как более древняя и притом апостольского происхождения, могла почитать себя имеющею больше прав на это первенство. Дело Евтихия открывало Диоскору удобный случай явиться судьею Константинопольского патриарха и, следовательно, первенствовать над ним.

[5] Нельзя не отметить, что правило III Вселенского собора, запрещающее изменения символа, Диоскор, в целях применения его к Флавиану, неправильно истолковывает, как запрещение всякого богословствования.

[6] Свое православие Маркиан выразил главным образом созванием IV Вселенского собора; он заявил его и тотчас по своем вступлении на престол, когда распорядился, чтобы останки умершего в изгнании архиепископа Флавиана были перенесены и торжественно положены в Константинопольском храме святых апостолов, где погребались епископы Царьграда. Затем Маркиан приказал возвратить из ссылки на их кафедры епископов, изгнанных вследствие осуждения на «разбойничьем» соборе.

[7] Отцы IV Вселенского собора свидетельствуют о Пульхерии, что она «всю жизнь проводит в молитве» и что у нее «беседа в псалмах».

[8] Указ об этом был издан I сентября 451 года и гласил: «Всем занятиям должны быть предпочитаемые божественные дела. А так как возбуждены некоторые недоумения касательно нашей Православной веры, то нам благоугодно, чтобы составился святой Собор в Никее, дабы при общем согласии всех, по точном исследовании истины и по устранении всякого пристрастия, которым уже злоупотребляли некоторые и возмущали православное благочестие, яснее открылась истинная вера и уже не могло быть никакого сомнения и разногласия. Если не воспрепятствуют военные походы, мы сами лично будем присутствовать на досточтимом Соборе».

[9] В Пафлагонии. Здесь Диоскор умер в 454 году. Вопрос об еретике Евтихии отцами не рассматривался; известно, однако, что Евтихий, по окончании Собора, был подвергнут ссылке.

[10] Первый такой указ издан императором 7 февраля 452 года. «Тот нечестив, – говорится в указе, – кто после того, как истина утверждена, через споры и рассуждения отыскивает новую истину. На будущее пусть никакой клирик или человек какого-либо другого звания не осмелится публично собирать толпы народа и рассуждать о вере. Подобный поступок есть оскорбление для Собора: обсуждать снова, что уже определено Собором, значит не доверять ему. Не минует наказание презирающих этот закон: если клирик осмелится всенародно препираться о вере, да исключится из списка клириков; если военный, да лишится достоинства, а люди простого сословия, да изгонятся из столицы». В последующих указах императором отменяются все узаконения Феодосия Младшего, направленные против православия и его защитников: Флавиана Константинопольского, Евсевия Дорилейского и Феодорита Кирского. Замечателен указ 28 июня 452 года, которым евтихианам или монофизитам запрещалось: 1) иметь особых духовных лиц , 2) делать отдельные церковные собрания и строить монастыри; 3) у евтихиян отнималось право делать духовные завещания и получать по таковым; 4) они не имели права находиться на военной службе.

Источник: Семь Вселенских Соборов. По руководству Четих-Миней Св. Димитрия Ростовского. / Сост.: Аверкий (Таушев). – М. СПб. 1996. 143 с.