Трезвение и его значение в духовной жизни

Трезвение и его значение в духовной жизни

Трезвитесь, бодрствуйте,

потому что противник ваш диавол ходит,

как рыкающий лев, ища, кого поглотить

(1Петр. 5:8)

Слово «трезвение» в переводе с церковно-славянского языка означает «воздержание от излишеств». Однако такое толкование недостаточно. Воздержание от греха – это ещё не всё, говорит преподобный Макарий Великий.

«Трезвение» есть духовное художество, которое, если долго и с постоянным усердием проходить его, совершенно избавляет человека от страстных помыслов, и слов и худых дел: дарует тому, кто его проходит, верное познание Бога Непостижимого, сколько сие возможно для нас и сокровенное разрешение сокровенных Божественных тайн». Трезвение есть «творительница всякой заповеди Ветхого и Нового Завета, и всякого блага Будущего Века подательница» (Добротолюбие. Т. 2. С. 157). Так определяет трезвение преподобный Исихий Иерусалимский, подвижник IV-V веков.

Исходя из этого святоотеческого определения, трезвением можно назвать совокупность духовно-телесных подвигов и средств, способствующих духовному развитию и совершенству христианина.

Без трезвения нет и не может быть духовной жизни в полном и истинном смысле этого слова. «Кто не живёт в трезвении, – говорит преподобный Исихий Иерусалимский, – не освободится он […] от греховных, Богу ненавистных дел, слов и помышлений» (Добротолюбие. Т. 2. С. 158). Если молитву мы называем «дверью» в духовную жизнь, то трезвение «сердцевиною» её: трезвение в духовной жизни – то же, что семена внутри плодов.

В духовной жизни христианина трезвение имеет примерно такое же значение, как физическая культура и спорт в жизни физической; как эти занятия способствуют укреплению тела и воли человека, так трезвение способствует укреплению духовно-телесной природы христианина-подвижника и приводит её в состояние гармонии, восстанавливает то, что расстроил первородный грех.

Святой апостол Павел, уподобляя духовную брань спортивным состязаниям пишет Коринфянам: Не знаете ли, что бегущие на ристалище, бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить. Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы – нетленного (1Кор. 9:24–25). Таким образом, трезвение можно назвать духовно-телесным упражнением, своего рода «спортом» с той лишь разницей, что спорт физический развивает и укрепляет тело, а трезвение развивает и укрепляет дух, а тело порабощает духу.

Трезвение непосредственно связано с внутренним вниманием, которое по сути есть самонаблюдение. Как неотъемлемая часть духовной жизни, учение о трезвении зиждется на основании Священного Писания и святоотеческих правил.

Так же, как и молитва, трезвение возрастает, развивается и совершенствуется по степеням духовного преуспеяния, как называют их святые отцы. Таких степений, как было указано выше, три: очистительная, прсветительная и совершительная (или таинственная). «Первая свойственна новоначальным, – говорит об этом преподобный Никита Стифат (Добротолюбие. Т. 5. 151), – вторая – средними и третья – совершенным. По трём сим степеням восходя по порядку, рачительный подвижник возрастает до возраста Христова, и приходит в мужа совершенна в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4:13)». Такие степени духовного взросления подвижника-христианина святые отцы Церкви основывают на Священном Писании. В частности, размышляя о девяти Заповедях блаженства, изложенных Самим Спасителем в Его Нагорной проповеди (Мф. 5:3–12), можно разделить эти заповеди на три части (по три заповеди в каждой из частей) и обнаружить в них указанные выше три степени духовного преуспеяния (взросления). Также можно определить составные части каждой из трёх степеней: смиренномудрие, покаяние, кротость (первая степень) (Мф. 5:3–5), желание спасения, милосердие, чистота сердца (вторая степень) (Мф. 5:6–8) и, наконец, благовествование мира, радование в связи с гонениями за правду и блаженство в связи с гонениями за Христа. Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы, говорит Священное Писание (2Тим. 3:12).

Преподобный Иоанн Лествичник изложил своё учение о совершенстве и преуспеянии в духовной жизни в форме 30-ти ступенной Лествицы в меру полного возрастания Христова (Еф. 4:13), то есть по числу лет возраста Иисуса Христа, явившегося на проповедь народу. Преподобный Иоанн также начинает свою «Лествицу» словами о смиренномудрии, покаянии и кротости, а далее он, излагая своё учение о добродетелях в духе девяти Заповедей блаженства, обстоятельно исследует и противоположные пороки. Обращаясь непосредственно к монашествующим, он говорит об отречении от мира, о духовном странничестве, а заканчивает «Лествицу» рассуждением о молитве, бесстрастии и о трёх добродетелях – вере, надежде и любви.

Строго определённой последовательности в «Лествице» не наблюдается, но постепенность восхождения и совершенствования ясно видна. Лествица преподобного Иоанна является богатейшей сокровищницей аскетической премудрости.

Подвижник IV века преподобный Макарий Великий приводит четыре степени совершенства духовной жизни, а именно:

1. Образование твёрдой решимости спасаться в Господе.

2. Состояние трудничества.

3. Состояние приявших действенность Духа.

4. Высшая степень совершенства христиан.

Надо заметить, преподобный Макарий относит христианское совершенство не только к монахам, но ко всем христианам вообще.

Святитель Афанасий Великий находит некоторую связь Заповедей блаженства с первым псалмом Давида. Святитель замечает, что божественный потомок царственного пророка-псалмопевца начал своё благовестие тем же словом «Блажен», как и праотец его пророк Давид.

Вникая в глубину содержания псалма, не трудно заметить те самые четыре степени духовной жизни, о которых говорил преподобный Макарий Великий (Добротолюбие. Т. 1. С. 172–260). Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых (предочистительная степень), и на пути грешных не ста(состояние трудничества), и на седалище губителей не седе (состояние приявших действенность Духа), но в Законе Господне воля Его и в Законе Его поучится день и ночь! (высшая степень совершенства) (Пс. 1:1–2). Слово «поучится» в данном контексте означает занятие, постоянное упражнение, размышление. Однако это не умственное размышление о Законе, а богопознание, именно то, что святые отцы называют «зрением Горнего мира».

Степень «образования твёрдой решимости спасаться в Господе», которую преподобный Макарий Великий предпосылает степени «состояния трудничества» и которую можно назвать предочистительной степенью, определяет период времени с момента обращения грешника и оканчивается в начале «состояния трудничества» глубоким, полным и всеобъемлющим покаянием его. Покидая греховный мир, новоначальный подвижник должен испытать и укрепить своё решение трудиться в Доме Отца Небесного. Отречение от мира – понятие широкое, и о нём будет у нас речь ниже. По завершении предочистительной степени человек должен, по меньшей мере, оставить мир. Но это не так просто. Греховный мир тянется за ним; сила вражия употребляет все усилия, чтобы удержать уходящего. Здесь начинается подвижничество.

Начинающий подвижник прежде всего должен заняться изучеием слова Божия. Чтобы хорошо узнать духовный мир, в который он направляется, ему необходимо изучить Закон Божий, Символ нашей веры, Заповеди Божии. Постоянное участие в церковном богослужении, чтение Священного Писания, домашняя молитва, духовные беседы – вот средства, указанные святыми отцами для этого духовного делания.

Человек, решивший начать истинную христианскую жизнь, должен на предочистительной степени тщательно исследовать самого себя, распознать своего «внутреннего человека», выяснить свои недостатки и дать надлежащую оценку своего внутреннего состояния, руководствуясь заповедями Закона Божия. Подвижник должен утвердиться в незыблемости Божественных законов и следовать им в своих добрых делах, в делах милосердия и искреннего сострадания. Только таким путём можно придти к истинному, всеобъемлющему покаянию.

Православная церковь наставляет нас и показывает, что образы истинного покаяния содержатся в богослужениях трёх воскресных дней перед началом Святой Четыредесятницы – «десятины Господней и цвета покаяния», как называется она в народе православном.

Перед нами четыре пути покаяния: благочестивая любознательность Закхея (Лк. 19:1–10); самодовольное исповедание фарисея (Лк. 18:10–14); смиренная молитва мытаря и, наконец, решительное благоразумное обращение блудного сына, соединённое с полным самоосуждением и твёрдым намерением служить отцу (Лк. 15: 11–32). Первыми тремя идут многие кающиеся грешники: это легче и проще. Однако в таком покаянии хоть и есть и отвращение от греха, и искренность молитвы, но нет обращения, а без него нет и не может быть начала духовной жизни.

Вступая на путь духовной жизни, помилованный грешник не сразу становится человеком духовным, не сразу достигает ангелоподобного состояния: для него противостояние царству тьмы, борьба плоти и духа только начинаются. Волны житейского моря ещё долго будут бросать его в разные стороны.

Первоначальное покаяние православного христианина, вступающего на путь духовной жизни, должно быть полным, углубленным и всеобъемлющим. В результате тщательного исследования своего внутреннего дужовного состояния, он должен осудить себя, причём осудить беспощадно непщевати вины о гресех, как говорит Псалмопевец, то есть не искать оправдательных причин (Пс. 140:4). Такое покаяние подобно исповеди умирающего или человека, который исповедуется за всю жизнь, исповедуется впервые. Святитель Феофан Затворник называет такую исповедь «генеральной» и уподобляет её «омытию в бане после дороги» (Святитель Феофан Затворник. «Что есть духовная жизнь?» С. 134 и «Путь к спасению» С. 260).

«Христианин, – говорит он, – всегда в пути, и при всей осторожности не укроется от [дорожной] пыли – помыслов страстных и пятен грехопадений. Как бы ни была мала нечистота, но она тоже, что порошинка в глазу или песчинка в часах – глаз не смотрит, часы не идут. Потому неизбежно перечищать себя» (Святитель Феофан Затворник. «Путь к спасению». С. 260). Так завершается предочистительный период подвижника.

В духовном делании нельзя предполагать состояния строго определённого; духовный рост не определяется временем, управляется свыше соответственно духовному состоянию подвижника, а потому и грани между степенями определить нельзя.

Человеческая природа, как известно состоит из трёх частей: тела, души и духа. Эти три начала существуют вместе, однако в земной жизни человека они движутся по разному, каждое начала по своей «тропинке» или по своему «ярусу», как называет пути этих начал святитель Феофан Затворник. Эти ярусы горизонтальны, в отличие от степеней, которые расположены вертикально.

1-й ярус – телесный. «Телесная, плотская, чувственная – неодобрительная в нравственном отношении жизнь, – говорит святитель Феофан Затворник, – есть та, когда человек, увлекаясь крайне животолюбием и телолюбием поставляет главной для себя целью и заботой покой тела, или всесторонее удовлетворение потребностей лишь телесных с забвением о душе и тем паче – духа» (Святитель Феофан Затворник. «Духовная жизнь». С. 17).

2-й ярус (промежуточный) – душевно-телесный.

3-й – душевный. Это занятия наукой, исусством, семейная и общественная жизнь и всё, что мы называем житейским попечением. Душа в этом случае «вся обращена исключительно на устроение нашего временного земного быта. И познания её строятся на основании того, что даёт опыт, и деятельность её обращена на удовлетворение потребностей временной жизни, и чувства её порождаются и держатся только из её состояний и положений видимых» (Там же. С. 31).

4-й ярус (тоже прмежуточный) – душевно-духовный.

5-й ярус – духовный. «Дух, как сила, от Бога исшедшая, которую вдохнул Бог в лице человека, завершая сотворениие его, – учит святитель Феофан Затворник, – ведает Бога, ищет Бога и в нём только в одном находит покой» (Там же. С. 32). Проявление жизни духа – страх Божий, совесть и жажда Бога.

«Пять ярусов, а лицо человека одно, и это одно лицо живёт то тою, то другою, то третьею жизнью, причём прочие стороны не уничтожаются, а повинуются той, которая занимает господствующее положение и задаёт свой тон. Человек может свободно передвигаться по этим ярусам, ослабляя или усиливая то одно, то другое из трёх начал своей природы. Если человек духовен, душевность и телесность у него не исчезают, но духовность бывает господствующею, подчиняя себе и проникая собою душевность и телесность. Преобладание плотскогоили телесного есть греховное состояние. Преобладание духовного – норма истинной жизни человека» (Там же. С. 41–43).

Цель духовной жизни заключается в том, чтобы подчинить духу душу и плоть. По словам апостола Павла, плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся (Гал. 5:17). В этом противостоянии духа силам тьмы, действующим через плоть, и заключается духовное делание.

Если в предочистительный период подвижник познаёт духовное дело поверхностно, используя его как средство для самопознания, то теперь, на степени очистительной, он употребляет его в борьбе против «со вне полонящих душу» искушений мира, плоти и дьявола, действующих через помыслы и чувства человека.

При восхождении на «степень трудничества» у новоначального подвижника две задачи: самоисправление и противостояние силам зла, но без благодатной помощи свыше он не может духовно преуспеть. Эту благодатную помощь, как замечает преподобный Макарий Великий, подвижник получает в таинстве Покаяния, но Господь замедляет, а иногда и задерживает действие благодати, взирая на труды подвижника (Добротолюбие. Т. 1. стр. 199, п. 121).

Итак, свойственное очистительной степени духовное преуспеяние состоит, прежде всего, в чувственном и мысленном противостоянии подвижника царству зла. Здесь новоначальный подвижник упражняется во «внешних» (то есть телесных) подвигах и, таким образом, направляет свой внутренний мир к подвигам высшим, духовным, чтобы, как говорит апостол Павел, при помощи благодати утвердиться во внутреннем человеке (Еф. 3:16).

Одновременно с этим подвижник в состоянии трудничества (трудник) отгоняет от себя страстные помыслы. «От лежащих в душе страстей, – учит святитель Максим Исповедник, – демоны взаимствуют поводы воздвигать в нас страстные помыслы. Потом, ими поборая ум, понуждает его снизойти к соизволению на грех; победив его в этом, вводят его в грех мысленный; а по совершении сего, как пленника ведут его на самое дело греховное» (Добротолюбие. Т. 3. С. 183).

Царство Небесное силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его, – говорит Господь (Мф. 11: 12), поэтому подвижник должен «по причине живущего в нём греха, понуждать себя на всякое доброе дело, к исполнению всех заповедей Господних. Так, например, понуждать себя к смиренномудрию, почитать себя низшим и худшим всякого, ни от кого из людей не ища себе чести или похвалы» (Преподобный Макарий. Беседа 19, 1).

Нуждение себя на добро – это одна сторона трудничества, другая – духовная брань, то есть противление демонам в себе самом. О ней говорит преподобный Макарий так: «Кто хочет истинно благоугождать Богу, и поистине возненавидеть противную [ненавистную] сторону злобы, тому должно вести брань в подвигах и борениях двоякого рода, а именно: в видимых делах мира сего удаляться от земных развлечений, от любви к мирским связям и от греховных навыков; в делах сокровенных бороться с самими духами злобы, о которых сказал апостол Павел: Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных (Еф. 6:12)» (Преподобный Макарий. Беседа 21, 1).

Святой Максим Исповедник, уподобляя очистительную степень духовной жизни первой (диаконской) степени церковной иерархии о деле трезвения говорит: «Дело диакона исполняет тот, кто намащает ум на священные подвиги и отгоняет от него страстные помыслы» (Добротолюбие. Т. 3. С. 121). Слово «намащает» имеет славянский корень «масть», то есть мазь – масло, елей. Намащивать, значит наполнять маслом, смягчать, удобрять, делать ум, пригодным для священных подвигов, то есть добродетелей, как это делает земледелец, приготовляя землю к плодоношению. Но одно удобрение или смягчение без взрыхления ничего не даст. Подобно тому, как земледелец делает усилие, взрыхляя землю: начинающий подвижник, прежде чем «намаститть» свой ум должен применить принуждение, чтобы склонить себя в сторону доброделания.

Возникает вопрос: где собственно начинается и действует истинная духовная жизнь, или, точнее, духовное делание? Оно существует и действует там, и только лишь там, где есть самоисправление и противостояние царству зла. Вот к рассуждению об этом мы и приступим.

Церковнославянское слово «страсть» означает страдание, болезнь. В данном случае болезнь хроническая. Неоднократно повторяемый грех становится привычкой, врастает в душу и, таким образом, делается второй природой, потребностью человека.

Таких духовных болезней святые отцы называют восемь. «Знай, – говорит преподобный Ефрем Сирианин [Сирин], – что есть восемь помыслов, которыми и производится всё худое: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, безвременная печаль, уныние, тщеславие, гордость. Они-то ведут брань со всяким человеком» (Добротолюбие. Т. 2. С. 377). Все они гнездятся внутри нас. Борьба с ними ведётся на всех степенях духовной жизни. Полного бесстрастия достигают на высшей (совершительной) степени, и достигают её немногие.

Изначально на всех степенях подвижник должен отсекать страстные помыслы пока не искоренит страсти.

Помыслы – это средства искушения подвижника нападающего на него «князя тьмы» (диавола).

Древние подвижники определили шесть степеней развития греховных помыслов: прилог (по Ефрему Сирину «приражение»­), сдружение (по Иоанну Лествичнику «сочетание»), страсть, борьба, пленение и соизволение (по Иоанну Лествичнику «страсть в душе»). Святые отцы могут по разному называть их, но принцип развития и последовательность во всех едины.

1. Прилог – есть простое предложение, делаемое врагом подвижнику, например: «Сделай то и то». Так нападал искуситель в пустыне на Христа (Мф. 4:3). Прилог не зависит от нашей воли.

2. Сдружение или сочетание – есть «принятие помысла», внушаемого врагом, и собеседование с ним, происходящему по нашему произволению и с некоторым удовольствием.

3. Страсть – есть навык к внушаемому помыслу, постояннное о нём мечтание. Страстью называют самый порок, от долгого времени вгнездившийся в душу, как бы вросший в неё через навык, сделавшийся как бы природным её свойством, так что душа уже сама к нему стремится. Страсть становится потребностью человеческой природы.

4. Борьба – есть взаимное противостояние помысла и свободной воли человека при равенстве сил борющегося и боримого.

5. Пленение – есть насильственное и невольное увлечение сердца или продолжительное мысленное совокупление с предметом, разоряющее наше доброе устроение.

6. Соизволение – есть изъявление в помысле согласия на страсть, а самодеятельность – самое действие по соизволению страстного помысла (Добротолюбие. Т. 2, С. 374; Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 15, 73).

Кроме описаных выше шести видов помыслов богомудрые отцы-подвижники приметили ещё один вид. Его называют набегом мысли. Он действует мгновенно. Без слов, образов и времени он представляет подвижнику страсти. Воздвигается он из вне: «осязанием руки, взглядом и слышанием песни без всякой мысли». Преподобный Иоанн Лествичник не решается излагать действие этого помысла, предоставляя такое изложение мудрейшим подвижникам, познавшим набег мысли на собственном опыте (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 15, 74).

Необходимо отметить, что речь идёт о помыслах страстных, греховных, внушаемых бесами, а не о всей мыслительной нашей деятельности.

О вменяемости страстных (греховных) помыслов преподобный Иоанн Лествичник рассуждает так: «Из всех сих первое (прилог) безгрешно; второе же (сочетание) не совсем безгрешно, а третье (сосложение) судится по устроению подвизающегося; борьба бывает причиной венцов или мучений; пленение же иначе судится во время молитвы, иначе в другое время, иначе в отношении предметов безразличных, то есть ни худых, ни добрых, иначе в худых помышлениях; но кто первое (то есть прилог в мысли) помышляет бесстрастно, тот одним разом отсекает всё последнее» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 15, 73).

Соразмерность покаяния зависит от обстоятельств и внутреннего состояния самого подвижника.

Укоренившиеся в душе страсти открывают доступ к ней демонам: они как вороны на падаль тянутся к ней, чуя сродный им зловонный запах греха. Вросшие в душу страсти становятся своего рода «трофеями» врага, смертоносными минами, оставшимися на полях сражений после войны. Такие «минные поля» придают врагу смелость и уверенность, если, конечно, «границы души» – ум и чувства – охраняются плохо или вообще не охраняются.

Вот почему на первой степени духовной жизни борьба с помыслами имеет очень важное значение. Страстные помыслы преследуют подвижника на всех трёх степенях совершенства духовной жизни. И чем выше степень, тем коварнее и хитрее брань. Святые отцы не велят подвижнику «беседовать» с помыслами, а советуют отсекать их сразу же после их появления.

Духовная жизнь без использования наставлений святых отцов и без руководства опытного наставника немыслима. Но нигде так нас не подстерегает опасность, как в распознании помыслов. Преподобный Иоанн Лествичник посвятил вопросу рассудительности всю 26-ю главу своей «Лествицы». Святые отцы придают важное значение в духовной жизни откровению помыслов, особенно на первых шагах подвижничества.

Преподобный Макарий Великий предостерегает трудников очистительной степени от увлечений внешней стороной подвижничества. Такие люди часто, подобно евангельскому фарисею, превращают средство в цель и, останавливаясь на внешних подвигах благочестия, пренебрегают единым на потребу. «Может ли кто бы то ни был сказать: «Я пощусь, веду странническую жизнь, расточаю своё имение, следовательно я уже свят». Ибо воздержание от худого не есть ещё совершенство. Разве вошёл ты уже в уничиженный ум и убил змия, таящегося во глубине помыслов?» (Преподобный Макарий Египетский. «Духовные беседы». Беседа 17, 15). Дело в том, что полная гармония нашего естества, утраченная в грехопадении прародителей, достигается теперь многими трудами лишь на совершительной (таинственной) степени духовного преуспеяния, да и то не многими святыми.

Преподобный Макарий Великий и многие другие отцы Церкви, говоря о трезвении и о других подвигах, имеют в виду принципы и основы духовной жизни едиными для всех христиан, а не монахов только. Преподобный авва Дорофей замечает, что Закон Моисеев осудил грех, а Закон Христов, изложенный в Нагороной проповеди, осудил страсти, как корни греха. «Грехи суть, – самые действия страстей. Можно иметь страсти, но не действовать по ним (Поучение 1. С. 28).

Восемь вышеуказанных страстей взаимосвязаны. По преподобному Иоанну Кассиану Римлянину, излишество предыдущей даёт начало последующей – это относится к первым шести страстям (Добротолюбие. Т. 2. С. 17). Последние же две (тщеславие и гордость) от них не зависят, но соединены между собой. Каждая страсть проявляется в нескольких видах.

Во главе восьми страстей стоит чревоугодие. Со времени грехопадения прародителей эта страсть является началом всякого греха. Она, как и все прочие, происходит от греховного расширения сверх меры естественных потребностей человеческой природы. Попечение о плоти не превращайте в похоти, – говорит Священное Писание (Рим. 13:14). После того как страсть чревоугодия завладела душой и телом человека, она становится содержанием и целью всей его жизни. Но человек призван к свободе. Всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною, – говорит апостол Павел (1Кор. 6:12).

По свидетельству преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, чревоугодие выражается в трёх видах: в желании есть раньше установленного часа, в моногояствии до объядения и в потребности пищи лакомой (Добротолюбие. Т. 2. С. 18).

Говоря о времени вкушения пищи, препододбный Иоанн Кассиан Римлянин имеет ввиду условия жизни монастырской, где время это определено Уставом, но самый принцип вполне применим для подвижников благочестия и в условиях мирской жизни.

Святитель Иоанн Златоуст порицает вкушение пищи в утренние часы. «Одни неразумные животные спешат наполнить своё чрево утром по пробуждении от сна», – говорит святитель.

Святая Православная Церковь установила священные времена «поста и разрешения» соответственно временам церковного года. У монашествующих количество и качество снедей строго определены монастырским Уставом.

Здесь уместно сказать ещё об одном виде чревоугодия, называемом тайноядением. Этот вид зарождается в младенческие годы. Из невинной детской шалости съесть что-либо тайно с годами может вырасти ужасное зло – воровство и даже уголовное преступление или, по меньшей мере, всякая мелкая ложь. В монастырях тайноядение строго запрещено и духовно наказывается; ныне в мирских семьях оно ни во что не считается: ребёнок без спросу берёт конфеты и другие лакомства.

Апостол Павел заповедует христианам: Едите ли, пъёте ли, или [иное] что делаете, всё делайте во славу Божию (1Кор. 10:31). Само собой разумеется: тайноядение во славу Божию не творится. Вот почему для того, чтобы в нашем обществе были крепкие семьи, духовники, исповедуя детей, должны уделять особое внимание этому греху.

Итак, безвременному вкушению, равно как и тайноядению противоставляется воздержание. Хотя русское слово «воздержание» понятно каждому, в аскетике этим термином определяется прерываемое (временное) или непрерываемое (постоянное) бездействие в отношении чего-либо. В отношении пищи имеется в виду воздержание прерываемое, до определённого времени.

Второй вид чревоугодия называется объядением. Этот вид чревоугодия, как и прочие, можно рассматривать с двух сторон – с душевной и с телесной. Тело без физических упражнений тучнеет, становится вялым, не способным ни на какое дело. Духовная сторона заслоняется множеством попечений о чреве. Начинается животная жизнь. Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботам житейскими (Лк. 21:34).

Второму виду чревоугодия также противоставляется воздержание, но уже не временное, а постоянное. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин замечает, что точно определить меру воздержания для всех невозможно, ибо у каждого человека свои особенности: один может оставаться без пищи несколько дней, а другой едва может потерпеть до вечера, поэтому «святые отцы мерою воздержания в пище положили, чтобы пищу, которую принимать заставляет нас необходимость поддерживать жизнь тела, переставали мы вкушать, когда ещё хочется есть. Судя по сему, и немощный телом может являть добродетель воздержания в совершенстве, наравне с крепкими и здоровыми» (Добротолюбие. Т. 2. С. 22).

Эта общая, употребляемая для каждого мера воздержания, заповеданная святыми отцами Церкви, подтверждается и медицинской наукой, и народной мудростью. Один из иерархов древней Руси сказал: «Воздержано пий, мало яждь – здрав будеши». Древняя школьная латинская пословица, переведённая на русский язык, гласит: «Сытое брюхо для ученья глухо». Тем более глухо оно для молитвы. Вот почему благочестивые православные христане стараются, по возможности, воздерживаться от пищи перед всяким богослужением. В богослужебном Уставе Православной Церкви на ужин после малой вечерни сказано: «И ядим представленное нам по легку, да не отягчимся на бдение» (Типикон, глава 1).

Обличая и порицая объядение, как греховное проявление страсти чревоугодия, святые отцы-подвижники строго предостерегают молодых «ревнителей не по разуму» (Рим. 10:12) от пагубной его противоположности – самовольного «неядения» (голодания). Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин приводит следующее изречение преподобного Макария Великого: «Монах так разумно должен вести дело пощения, как бы имел прожить в теле сто лет; и так обуздывать душевные движения, – забывать обиды, отревать печаль, ни во что не ставить скорби и потери, – как могущий умереть каждый день» (Добротолюбие. Т. 2. С. 32).

Третий вид чревоугодия есть стремление к лакомствам, называемое ещё гортанобесием. Здесь чревоугодник, пренебрегая пищей простой, недорогостоящей, стремится к наслаждению во вкусе и ставит это наслаждение целью своей всей жизни. Даже самое соблюдение установленных постов превращается в служение сластолюбию: люди богатые употребляют изысканные яства, разного рода лакомства по мере желания независимо от места и времени; люди бедные так же съедают лакомую пищу, как только она у них появляется, невзирая на время. Хочется напомнить, что речь у нас идёт не о поддержании жизненных сил, а о страсти чревоугодия; не об употреблении лучшей или худшей пищи, а о греховной роскоши.

Богослужебный устав (Типикон) вырабатывался святыми отцам в монастырях и стал со временем обязательным для всей Церкви. В этом уставе есть указание о монастырской трапезе. Указание на Типикон содержится во всех богослужебных книгах. Так в конце служб великих праздников мы читаем: «На трапезе же бывает утешение братии велие» (Цветная Триодь. Неделя Антипасхи).

Мясная пища монаху не положена (см., в частности, наставления отшельникам преподобного Антония Великого. Добротолюбие. Т. 1. С. 97). Однако в больничных условиях, где о страстях не может быть и речи, где речь идёт о восстановлении здоровья, потребного для духовного дела, монастырским уставом преподобного Пахомия Великого больничнику (старшему по больнице) вменяется в обязанность назначать болящему разную, в том числе и мясную пищу, если это необходимо для поправки здоровья (Древний иноческий устав преподобного Пахомия Великого. Правило 221. С. 141). Тот, кто гнушается мясом не ради подвига воздержания, по правилам Святой Церкви должен исправиться, иначе он отлучается от Церкви (Апостольское правило 51. Гангрского Собора правило 2).

Псалмопевец говорит: И вино веселит сердце человека, умастити лице елеем и хлеб сердце человека укрепит (Пс. 103:15). Из этих слов видно, что главное для человека – это хлеб. Он даёт человеку силы. Это подтверждается и в молитве на благословение хлебов на всенощном бдении. В этой молитве сначала упоминаются хлеб и пшеница, как самое необходимое, повседневное, а затем вино и елей, употребляемые в праздничные дни. О мясе и рыбе в молитве не упоминается совсем, хотя Господь Иисус Христос вместе с хлебами благословил и рыбу. Есть молитва на благословение мяса, но читается она только в день Святой Пасхи.

Мирянину в непостное время мясо не запрещено, но это ещё не значит, что мирянам мясо положено употреблять без всякого ограничения во все скоромные дни. Мясо относится к лакомой, праздничной пище. Одно из Апостостольских правил гласит: «Аще кто, епископ или пресвитер, или диакон, во дни праздников не вкушает мяса и вина, гнушаяся, а не ради подвига воздержания: да будет извержен, яко сожженный в собственной совести, и бывающий виною соблазна многим» (Книга правил. С. 21, Апостольское правило 53).

Таким образом из этого правила мы видим, что мясо и вино отнесены к трапезе праздничной; в прочие же дни они рассматриваются как лакомства, позволительные только немощным. Несвоевременное их употребление можно отнести к греху гортанобесия. Что же касается вина, то здесь возникают ещё и другие проблемы. Господь наш Иисус Христос благословил вино на браке в Кане Галилейской и возвысил его в Таинстве Евхаристии (Ин. 2:1–11; Мф. 26:27). Спирт, составляющий основу вина, издревле и до наших дней употребляется в медицине и как лечебное средство. Но спиртные напитки, употребляемые сверх меры, приносят огромный вред. Чрезмерное их употребление рассматривается как чревоугодие в самом худшем смысле: оно особенно разжигает блудную страсть; ведёт за собой и другие страсти, разрушает телесную и душевную природу человека и делает его жалким пленником и пожизненным рабом тёмной силы. Его воля окончательно поражается и становится неспособной ни к какому противостоянию. Враг делает с таким человеком что хочет.

В Апостольские времена появились разного рода секты, которые, видя такую силу зла в пьянстве, измыслили лжеучение, по которому вино и мясо, якобы сотворил «бог тьмы». Против них и создано вышеприведённое 53 правило святых апостолов.

Православное отношение к пьянству хорошо выразил святитель Иоанн Златоуст: «Вино – дело Божие, а пьянство – дело дьявола, не вино производит пьянство, а невоздержание. Не поноси творение Божие, а порицай безумие раба» (Святитель Иоанн Златоуст. Творения. Т. 2. С. 12).

Такова страсть чревоугодия. «Если хочешь препобедить чревоугодие, – говорит преподобный Ефрем Сирин, – возлюби воздержание, имей страх Божий, – и победишь» (Добротолюбие. Т. 2. С. 377).

Следует заметить, что всякая страсть, доведённая до высшей степени, отдаёт человека в рабство тёмной силы – в пьянстве это особенно заметно.

Итак, противопоставляя чревоугодию воздержание во всех трёх видах этой страсти, подвижник, таким образом борется с помыслами и искушениями от мира, плоти и дьявола. Здесь необходимо заметить, что под словом «воздержание» надо понимать не святость, не совершенство, а путь к совершенству, путь не лёгкий, продолжительный, занимающий всё время духовной жизни подвижника, – как говорит преподобный Макарий Великий (Творение преподобного Макария Великого. Беседа 17, п. 15).

По свидетельству святых отцов-подвижников, вторая погубляющая душу страсть – страсть блудная, которой противостоит целомудрие. Святые отцы трактуют слово «целомудрие» как целоумие, то есть не расхищенный ум, и мы должны рассматривать и понимать целомудрие в строгом и широком смысле: и как воздержание, и как девство.

Умертвите уды ваша яже на земле: блуд, нечистоту, похоть (Кол. 3:5). На основании этой апостольской заповеди святые отцы разделяют блудную страсть на три вида: блуд естественный, совершаемый между мужским и женским полом (прежде всего имеется в виду сожительство вне церковного брака, либо супружеское соитие во время постов), затем блуд противоестественный: это блуд однополый и с ним прочая нечистота этого рода со всеми сатанинскими ухищрениями, которые называют в наше время «прогрессивными», но о которых, как учит святой апостол Павел, срамно и говорить (Еф. 5:12), и, наконец, блуд мысленный. Здесь надо понимать не просто помысл блудный (пролог), воздвигаемый демонами, и даже не страсть, лежащая в душе и дремлющая (Добротолюбие. Т. 3. С. 183); это блуд, совершаемый «умом и сердцем», как говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (Добротолюбие. Т. 2. С. 19). К этому виду можно отнести и словоблудие, и смакование сквернословием, и блудные песни. Это высшая степень порочного состояния: человек становится рабом блудной страсти, также как пьяница или курильщик.

Противостоять блудной страсти необходимо всем: и людям, состоящим в церковном браке, и монахам. В чине венчания есть такие слова: «о еже податися им (супругам) целомудрию и плоду чрева на пользы; о даровании им ложа нескверного» (Чин венчания). Святой апостол Павел пишет Коринфянам: Жена своим телом не владеет, но муж: такожде и муж своим телом не владеет, но жена. Не лишайте себе друг друга, точию по согласию до времени, да пребудете в посте и молитве: паки вкупе собирайтесь, да не искушает вас сатана невоздержанием вашим (1Кор. 7:4–5). Временное воздержание в пище, положенное Церковью в дни поста и покаяния, распространяются и на супружеское общение. Апостол, как мы видим, не нашёл целесообразным полное воздержание супругов, которое изобрели «ревнители не по разуму». В юном возрасте такое «мнимое подвижничество» приносит лишь разжжение похотей, тщеславие и соблазны.

Итак, церковнославянское слово «целомудрие», состоящее из двух частей – «целость» и «мудрость», означает цельность мышления. Блудника можно назвать легкомысленным духовным бродягой. Целомудренный же человек – это человек собранный, целеустремлённый, уравновешенный, благоразумный, непорочный и чистый от телесной скверны. Вот такое целомудрие, понимаемое в широком смысле, противопоставляется страсти блуда. «Целомудрие состоит не в том только, чтобы воздерживаться от блуда и от плотских удовольствий, но чтобы свободным быть от прочих страстей. Корыстолюбец, сребролюбец, любостяжатель – не целомудренны. Как один пленяется телесной красотой, так этот [другой] – деньгами; и последний в большей мере не целомудрен; потому что не имеет равного с первым побуждения, котрое бы нудило его требованием самой природы. Страсть к деньгам не естественна, и побуждения к оной заключаются не в природе нашей, но в превратном произволении; потому кто добровольно преодолевается оной, тот грешит непростительно» (Ефрем Сирин. Добротолюбие. Т. 2. С. 400).

Из этого ясно видно, что целомудрие и девство – понятия неодинаковые: целомудрие есть добродетель (вернее комлекс добродетелей), а девство есть одно из средств достижения целомудрия. Люди, склонные обращать средство в цель, делают то же самое и в отношении девства; мало того, эти люди не только смешивают эти два понятия, а даже ставят телесное девство во главе всех христианских добродетелей. «А если видимо соблюдаешь тело своё от растления и блуда, внутренне же ты любодействовал и творил блуд в помыслах своих, то прелюбодей ты перед Богом, и не принесёт тебе пользы девственное тело твоё», – учит преподобный Макарий Великий (Добротолюбие. Т. 1. С. 218). «Девство потому и хорошо, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – что оно отклоняет всякий повод к излишней заботе и доставляет полный досуг для богоугодных дел; так что если этого нет, оно бывает гораздо хуже брака, нося в душе терние и заглушая чистое небесное семя» (Сочинения Иоанна Златоуста. Т. 1. Кн. 1 «Слово о девстве». С. 366).

Истинное целомудрие также немыслимо там, где свободно действуют прочие страсти.

После чревоугодия и блуда на третье место святые отцы обычно ставят сребролюбие.

Страсть эта названа потому, что она начинается привязанностью к деньгам. Сами по себе деньги употребляются как средство приобретения необходимого, но в случае пристрастия к ним составляют начало «стяжания». Самая же сущность этой страсти – любостяжание, то есть желание приобретать, копить и умножать.

Апостол Павел называет сребролюбие корнем всех зол (1Тим. 6:10). Страсть эта разновидна. Преподобный Иоанн Лествичник именует сребролюбие «тьмоглавым бесом» и называет девять его греховных проявлений: ненависть, хищение, зависть, разлучение, вражда, смущение, злопамятство, жестокость и убийство (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 16, 1; Ст. 17, 14).

Сребролюбие есть поклонение идолам, дщерь неверия, извинение себя своими немощами, предсказатель старости, предвозвестник голода, гадатель бездождия. Сребролюбец есть хулитель Евангелия и добровольный отступник» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 16, 2–3).

Сребролюбие, как говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, «чуждо и несвойственно нашей природе», ибо оно «приходит совне, навязывается душе позднее». В монахе оно пораждается от «худо положенного отречения от мира» (Добротолюбие. Т. 2. С. 44). Другие святые отцы говорят о сребролюбии шире: применительно ко всем христианам, не разделяя их на монахов и мирян.

Сребролюбие проявляется в трёх видах: «В первом оно не даёт отрекающемуся от мира обнажиться от всякого имущества; во втором оно заставляет того, кто всё уже раздал бедным, снова приобретать такое же имущество; в третьем оно разжигает желание к приобретениям и того, кто ничего прежде не имел» (Преподобный Кассиан Римлянин. Добротолюбие. Т. 2. С. 19).

Все мы знаем, что враг рода человеческого везде действует тем же способом, каким действовал в раю: он никогда не говорит открыто с человеком, свободным от его пленения. Он прельщает лишь тех, кто ему предался добровольно, прочим же он или нагло лжёт, или предлагает грех под видом добродетели – «яд на сахаре». Когда подвижник, не полностью отрекшись от мира, приходит в монастырь, то он приносит начатки греха сребролюбия в самом себе, подобно евангельскому юноше. Демон сребролюбия «рисует» ему картины «чёрного дня», болезни в будущем, старость, скудость монастырских условий жизни – питания, одежды и прочие неудобства.

Если принять во внимание полуобщежительные монастыри нашего времени, где всё, кроме пищи и жилья, монах должен приобретать на собственные средства, добывая эти средства частным трудом, не выходя за ограду монастыря, или при помощи родных, живущих в миру, то получается та же чрезмерность, порождающая страсть сребролюбия. Вершина этой страсти – любостяжание.

Всё это поддерживает в монастырях не полное отречение от мира, которое имеет в виду преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (Добротолюбие. Т. 2. С. 44, 67), и умножает страсть сребролюбия.

Преподобный Нил Синайский рассуждает о видах сребролюбия более широко: он говорит одновременно и о любостяжании, и о противостоянии этой страсти. «Поведение наше относительно стяжаний троякое: нестяжательность высшая и средняя, жизнь овеществившаяся, многостяжательная». Происхождение их таково: высшая нестяжательность была в раю. Первозданному в раю было сказано: Вот Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; – вам сие будет в пищу (Быт. 1: 29). Основным источником питания были плоды Древа Жизни; да и сама питательная растительность, не заражённая ещё грехом, была иная; когда же человек по грехопадении был изгнан из рая, ему в пищу назначен был хлеб, добываемый в поте лица, и тем положен был «предел любостяжания и суетности». Это Божественное определение стало нормой, необходимой для существования. Имея пищу и одежду, тем довольны будем, – говорит Священное Писание (1Тим. 6:8).

Таким образом раскрылись три порядка жизни: одни углубились в упование на Бога, ревнуя о возвращении райской нестяжательности, отреклись от всякого стяжания и были питаемы Богом, как например, Илия, Елисей, сыны пророческие, Иоанн Предтеча, апостолы; другие довольствовались скромным стяжанием «в поте лица добывая хлеб», уповая на Бога; третьи углубились во всякого рода труд и сделали труд основанием своей надежды. Последние не только довели любостяжание до высшей степени, но и самый труд открыто объявили творцом человека. Труд создал человека, – стали утверждать они, – а человек создал Бога. Этими словами можно выразить кредо материалистов всех категорий.

Для тех, кто живя в миру, избрал душевно-телесный образ жизни, связанный с многопопечительностью, многозаботливостью, духовная жизнь становится невозможной из-за нехватки времени. «А если и найдёт возможность изредка делать это между многих дел, то как принесёт он Владыке чистое моление, когда мысль его не отрешена от того, о чём он имеет много заботы и попечения?» (Добротолюбие. Т. 2. С. 249).

Любостяжание в наши дни проникло везде, даже туда, где ему никак не должно быть места. Особая опасность его в том, что оно быстро и незаметно превращает человека-христианина в торговца, который не творит, а продаёт добро.

На всех степенях духовного преуспеяния сребролюбию, так же как и чревоугодию, противопоставляется воздержание, в данном случае нестяжание и нерасточительность. «Если хочешь победить сребролюбие, – говорит преподобный Ефрем Сирин, – возлюби нестяжательность и нерасточительность» (Добротолюбие. Т. 2. С. 377).

В числе восьми страстных помыслов, производящих всё худое, святые отцы-подвижники ставят на четвёртом месте гнев. Эта греховная страсть, как и все упомянутые выше, рождается в нас от злоупотребления естественными потребностями нашей природы. В сравнении с прочим страстями гнев имеет некоторые особенности.

Вы слышали, что сказано древними: «не убивай, кто же убьёт, подлежит суду». А Я же говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему «рака», подлежит синедриону, а кто скажет «безумный», подлежит геенне огненной (Мф. 5:21–22). Ветхозаветный закон запрещал и осуждал грех в его действиях; основы греха – мыслей и чувств он не касался. Господь Иисус Христос в своей Нагорной проповеди усовершенствовал закон, углубил его, наполнил его новым смыслом. Об этом Он провозгласил в начале самой проповеди: Не думайте, что пришёл нарушить закон или пророков; не нарушать пришёл Я, но исполнить (Мф. 5:17). Углубляя и расширяя предписание закона Мосеева о запрещении убийства, Господь осуждает самый корень греха – гнев, со всеми его последствиями.

Размышляя над словами Спасителя, можно сказать, что есть три вида гнева: мысленный, словесный и превращённый в страсть, то есть такой, который становится потребностью, переходит в злопамятность. Как и всякая страсть, этот вид гнева производит пагубное наслаждение. Нередко страсть гнева выражается в злорадстве, злоехидстве. Одержимый страстью гнева человек наслаждается скорбями, болезнями и страданиями людей вообще. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин пишет, что есть три вида «гнева: первый тот, который пылает внутри; второй тот, который прорывается в слово и дело; третий тот, который горит долгое время, и называется злопамятством» (Добротолюбие. Т. 2. С. 19).

Неискушённые в духовной жизни люди часто ошибочно полагают, что гнев – это не очень большое зло: вспылил, извинился, и всё в порядке, а иные не находя нужным даже извиниться, думая: «Дело житейское, мало ли что бывает…» Однако это далеко не так. Гнев – это дело демоническое, диавольское.

Возникновение и развитие гнева очень ясно описывает преподобный авва Дорофей, показывая пути развития этой страсти с самого начала: «Кто разводит огонь, тот берёт сначала малый уголёк: это слово брата, нанесшего оскорбление, если ты перенесёшь это слово, то ты и погасил уголёк» (Преподобный авва Дорофей. Слово 8, С. 118). Преподобный авва Дорофей уподобляет гнев древесным углям. Костёр гнева, разжигаемый с обеих враждующих сторон, пылает. По прекращении вражды, он гаснет. Оставшиеся уголья остывают, сохраняя свою природную силу возгорания, даже и в том случае, если их зальют водой. Высохшие, они снова легко воспламеняются. Так и гнев, если во время не получит укрощения, очень легко снова овладевает душой человека, превращается в страсть. «Если же будешь думать: «зачем он это сказал? Когда так, и я ему скажу то и то» – вот ты и подложил лучинки и произвёл дым, который есть смущение. Смущение есть то движение и возбуждение помыслов, которое воздвигает и раздражает сердце. А раздражение есть отмстительное восстание на опечалившего. Если будешь продолжать возмущать и раздражать себя, то уподобишься человеку, подкладывающему дрова в огонь, от чего образуется пламень огненный, – и это есть гнев» (Там же).

Исследуя сущность восьми страстных помыслов, мы замечаем, что каждая страсть имеет свою особенность, но гнев особо выделяется из всех страстей. Так чревоугодие духовно усыпляет человека и делает его неспособным к духовной жизни; блуд расшатывает, дезорганизует духовное состояние; сребролюбие лишает упования и создаёт самонадеяние и т. д. Но если эти и другие страсти, доведённые до высшей степени своего развития, становятся духовными идолами, то гнев подводит одержимого им человека к самой близкой границе царства тьмы.

Ни одна из вышеупомянутых страстей не удаляет так человека от Бога, как гнев. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин называет гнев смертоносным ядом (Добротолюбие. Т. 1. С. 21).

Вот почему Спаситель в своей Нагорной проповеди так строго осудил гнев в самом его корне – помысле (Мф. 5:24). Отсюда следует, что гнев есть прямое непосредственное проявление зла в падшей природе человека.

Гнев проявляется в злословии (оскорбительные и презрительные выражения), сквернословии и клевете (измышление и распространение о несуществующих порочных действиях ближнего), в осуждении (заочное злословие), а также в необоснованном укорении и порицании. Следует заметить, что исправление грешника: будь то поучение, увещание, обличение только тогда не греховны, когда они делаются с кротостью, любовью. Аще и впадает человек в некое прегрешение, вы духовнии исправляйте таковаго духом кротости: блюдый себе, да не и ты искушен будеши. Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал. 6: 1–2).

Гнев, как и другие страсти, разрушает общее состояние «внутреннего человека». Человек, одержимый страстью гнева не может стяжать (приобрести) правильного различия добра и зла и остроты досточтенного созерцания (то есть богомыслия). Смертоносный яд гнева ослепляет око ума пагубным мраком; он не может поэтому и обладать зрелостью совета; он не может держаться неуклонно правды, ни даже воспринимать истинный духовный свет; он не может сделаться причастником истинной мудрости; не может достигнуть жизни долговечной, ибо гнев губит и разумных (Притч. 15:1), не может быть спокоен от тревог и смущений, хотя бы от других людей вовсе не было бы беспокойства.

Масленный гнев, как первая стадия помысла на уровне приражения (или, по Лествичнику, прилога), обычно возникает вне нас, извне, как реакция на неприятные явления: словесные оскорбления, обидные действия и разного рода неприятности. Далее гнев воздвигается демонами на основании страсти, уже лежащей в душе или просто по произволеию демонскому. Если этому прилогу мы не противопоставим молитву и не станем заниматься богомыслием, то незаметно перейдём в следующую «фазу» гнева: в сдружение (сочетание) с помыслом. В процессе такого сочетания возникает раздражение, или по выражению преподобного аввы Дорофея, «отмстительное восстание на опечалившего брата» и дерзость: это уже сосложение с помыслом (соизволениен с ним), «изъявление в помысле согласия на страсть» и, наконец, «самое действие по соизволению страстного помысла» (Добротолюбие. Т. 2. С. 374). Гнев вступает тогда в свои права: раздражение становится «острожелчием» (постоянная раздражительность), и самый гнев становится страстью, перерастает в злопамятность и, если нет в нас молитвенного противостояния этому, наступает фаза (состояние) пленения – «принуждённое невольное увлечение сердца преобладаемого предубеждением и долговременной првычкой» (Там же).

Такова страсть гнева. Гневайтеся и не согрешайте. Яже глаголите в сердцах ваших, на ложах ваших умилитеся (Пс. 4:5). Солнце да не зайдет во гневе вашем ниже дадите место диаволу (Еф. 4:26). Господь призывает нас погашать гнев входящий, то есть гнев наших ближних, воспринимаемый нашими пятью чувствами, и всячески удерживать гнев, исходящий от нас во внешний мир. Такое духовное делание соответствует первой степени совершенства духовной жизни (степени духовного преуспеяния). На следующих степенях подвижнику предстоит трезвение – многолетний, тяжкий, очень сложный труд – постоянная борьба со страстями, вплоть до полного изгнания их из глубины души, чего достигают очень немногие.

Преподобный авва Дорофей советует гасить входящий гнев молчанием, молитвой и поклоном, то есть взаимным примирением двоих враждующих, однако по наущению врага такое примирение не всегда возможно. Молитва же плодоносна только после искреннего примирения. И в молчании человек нередко не может избавиться от скрытого гнева. «Кто обличаемый в пороке молчит, тот скрывает в сердце своём памятозлобие, а кто защищается (или сознаётся) с кротостью и мирно, тот не памятозлобив», – говорит преподобный Ефрем Сирин (Добротолюбие. Т. 2. С. 403). И в то же время молчание есть первейшее средство от гнева. «Если не можешь терпеть, молчи и успокоишься» (Там же).

Есть ещё один вид гнева – вспыльчивость. Люди вспыльчивые сильны в злословии, но гнев их бывает кратковременным. Люди обычно всегда добры и отзывчивы. Придя в себя, они искренне расскаиваются и нередко впадают в противоположную крайность: они готовы бывают «осыпать золотом» обиженного. Такой гнев, хотя и небезгрешен, однако нельзя назвать его грехом «к смерти». Он неприемлим для священнослужителя или для духовного начальника, поскольку превращает пастыря Христовой Церкви в барина-самодура.

Бывает ещё гнев нереальный (фантастический), когда злой или вспыльчивый человек, не имея физической возможности излить своё настроение, начинает при помощи фантазии мысленно издеваться над ненавистным ему человеком или над своим обидчиком: он мысленно бьёт его, издевается. Тот как будто бы плачет, умоляет о помиловании, а помысел шепчет: «Так, так его!». И злой человек наслаждается страданием своей жертвы, и вдруг приходит в себя и плачет, но уже не фантастически, а реально.

Всякий гнев, если дать ему волю, доводит человека до самых страшных злодеяний. Оставленный надолго в душе, он продолжает расти и развиваться в нас.

Аз же глаголю вам, – говорит Спаситель, – всяк гневайся на брата своего всуе, повинен есть суду (Мф. 5:22).

Отцы Церкви считают дозволенным гнев только против диавола и гнев кающегося грешника на самого себя и на свои грехи. Противостояние гневу – это стяжание духа кротости, который, как говорит нам Православный катехизис, есть «тихое расположение духа, соединённое с осторожностью, чтобы никого не раздражать и ни в чём не раздражаться».

Теперь следует сказать нам о пятой страсти – печали. «В пятой брани предлежит нам отбивать остны всепожирающей печали», – говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (Добротолюбие. Т. 2. С. 63). В современном русском языке слово «печаль» определяет невесёлое настроение, но в Священном Писании и творениях святых отцов это слово имеет более глубокое значение. Слово это славянское. По-гречески оно звучит как «μεριμν» и заключает в себе понятие «забота», и отсюда слово «печаль». Но обратимся к Священному Писанию.

В шестой главе Евангелия от Матфея мы читаем: Сего ради глаголю вам: не пецытеся (греч. «μεριμνατε») душею вашею, что ясте, или что пиете: ни телом вашим во что облицетеся (Мф. 6:25). Не пецытеся, то есть не заботьтесь. Христос говорит: Марфо, Марфо, печешися («μεριμναζ» – заботишься) о мнозе (Лк. 10:41).

Третья часть «Херувимской песни» звучит так: «Всякое ныне житейское отложим попечение» (в греческом оригинале слово «попечение» читается как «μεριμν». В старопечатном тексте читается «отложим печаль».

Попечения или же заботы Господь не возбраняет, если они умеренны. Если же наши попечения становятся целью жизни, потребностью нашей природы, то доведённые до крайности они переходят в страсть, которая в аскетике называется страстью «безвременной печали». Её итог – вечная погибель.

Святые отцы говорят об этой страсти мало, а если и говорят, то применительно к монашеской жизни. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин называет два вила печали: «Первый – что посещает по прекращении гнева, или причиняется нанесёнными убытками и потерями, и неисполнением желаний; второй происходит из опасений и страхов за свою участь, или от неразумных забот» (Добротолюбие. Т. 2. С. 19).

Преподобный Нил Синайский называет печаль «унылостью души», которая «бывает следствием гневных помыслов, ибо гнев желает отмщения; неуспех в отмщении порождает печаль» (Добротоюбие. Т. 2. С. 253). Преподобный Иоанн Лествичник рассуждает о печали как о суетном мире, лежащем за монастырской оградой. «Кто возненавидел мир, – говорит он, – тот избежал печали. Если же кто имеет пристрастие к чему-либо видимому, тот ещё не избавился от неё; ибо как не опечалиться, лишившись любимой вещи?» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 2, 7). В дни преподобного Иоанна Лествичника такое суждение было вполне целесообразно: тогда от мира можно был уйти. В наши дни идти некуда. Об этом с прискорбием говорили Оптинские старцы ещё в начале двадцатого столетия (Иеромонах Никон (Беляев). Дневник последнего духовника Оптиной пустыни). Если в дореволюционной России в монастыри шли люди, хотя и с недостатками, характерными для своего сословия: дворянское легкомыслие, купеческая кичливость, мещанская суетливость, крестьянское невежество, но воспитанные в традициях русского Православия, то в наши дни идут туда люди новобращённые, порой мало осведомлённые о самых простых основах Православия, правда, с искренним желанием оставить лежащий во зле мир, а это бывает очень трудно для людей, неутверждённых в Истине. Для большинства же современных людей состояние, определяемое древне-аскетическим понятием «безвременная печаль», в наши дни стало всеобщей страстью.

Суета сует, – сказал Екклессиаст, – суета сует всё суета. Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? (Еккл. 1:1–2). Эту идею выразил ветхозаветный праведник, всемирный мудрец, богатейший во всех отношениях блистательный сын Давидов, царь Соломон. В 12-ти главах своей книги премудрый писатель дал описание всем сторонам жизни в этом падшем мире, объяснение чему можно найти лишь в действиях Промысла Божия. Всего насмотрелся в суетные дни мои: праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живёт долго, долго в нечестии своём(Еккл. 7:15). Такова картина падшего мира. В наши дни мир этот остаётся таким же, если не хуже. По причине умножения беззакония во многих охладеет любовь, – сказал Господь (Мф. 24:12). Возлюбленный ученик Христов «апостол любви» святый Иоанн Богослов, как бы вторя Екклессиасту, в первом своём Соборном посланни пишет: Не любите мира, ни того, что в мире (1Ин. 2:15–16).

После всего сказанного ясно, что «безвременная печаль» есть полный комплекс житейских попечений, хлопот и всякого рода житейской суеты и томления духа: мнительность, дух необоснованной боязни, подозрительность, самовнушение, самонадеяние, суеверие, а главное, недостаток веры в помощь Божию и надежды на милость Божию. Таким образом, вера Божия подменивается неверием или двоеверием, а упование на Бога самонадеянностью и лжеупованием.

Но есть «печаль» (попечение) богоугодная: она состоит в покаянии и самоукорении. Печаль бо яже по Бозе покаяние нераскаянно во спасение соделывает, а сего мира печаль смерть соделывает (2Кор. 7:10). Однако, и здесь должно соблюдать умеренность, ибо неумеренная печаль может стать унынием, а затем перейдёт в отчаяние.

Священное Писание и отцы Церкви в качестве противостояния этой греховной страсти («печали сего мира») называют отречение от мира и монашество. Но об этом у нас будет речь ниже.

Рассматривая духовную жизнь в широком всеобъемлющем смысле, мы должны ответить на вопрос, что делать и с чего начать отказ от «житейских попечений»?

Внемлите же себе да некогда отягчают сердца ваша объядением и пиянством и печалями житейскими (Лк. 21:34). Человек, подверженный заботам суетного мира, идёт путём душевно-телесным: духовной стороне здесь места нет совсем вообще, на прочих путях начинается раздвоенность, то есть служение двум господам – Богу и маммоне, что, как известно, невозможно (Мф. 6:24). Вот ответ на поставленный нами вопрос. Начинать отказ от «житейских попечений» надо с внутренненго внимания, постепенного настраивания на духовную жизнь. Тогда можно, как говорит преподобный Нил Синайский, соединить «союзом мира сущую в тебе троицу (то есть дух, душу и тело)» (Добротолюбие. Т. 2. С. 255).

Шестое место среди восьми страстей занимает уныние. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин говорит, что «эта страсть (которую греки называют «αχιδια» и которую мы можем назвать унынием, скукой или тоской сердечной) сродна печали, испытывается наипаче странствующими по пустыне иноками, и есть неприязненный враг пребывающих в уединении» (Добротолюбие. Т. 2. С. 67). Здесь тоже можно усмотреть три степени роста уныния: тоска, скука и самое уныние, как укоренившаяся страсть независимо от внешних причин. Тоску сердечную, возникшую от внешней, часто уважительной причины, а также скуку (от безделья или от разлуки с близким) можно (хотя не оправдывая) «и винить», ибо это ещё не страсть, то самое уныние является страстью в полном смысле этого слова. Уныние становится, как и всякая страсть, потребностью одержимого ею. «Если крайним предлогом уныния считается то, – говорит преподобный Иоанн Лествичник, – когда кто в покое, по сему не имеет терпения, то верхом терпения справедливо называется то, если человек, находясь в утеснении, считает себя имеющим отраду» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 29, 10).

Уныние проявляется в двух видах: погружает в сон и гонит из келии. Так говорит об унынии преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, имея в виду, как и многие святые отцы, условия жизни монашеской. Мы можем на основании святоотеческого определения говорить об унынии действенном (активном) и об унынии бездейственном (пассивном). «Келия для монаха то же, что для корабля порт приписки. Она есть тихое и безопасное приситанище его среди бурного моря суетного мира, мира, который, проникая в ограду обители, успешно действует и там. Картины воображения прошлой мирской жизни и метастазы побеждённых страстей гонят подвижника, предоставляя ему множество колоссальных духовных успехов за стенами монастыря, когда уныние упадёт на бедную душу инока», – говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (Добротолюбие. Т. 2. С. 67).

Преподобный Нил Синайский называет уныние «изнеможением» души (Добротолюбие. Т. 2. С. 257).

Уныние обычно начинается с недовольства, а недовольство – там, где кончается неудачей «житейское попечение». Уныние сродно печали (Добротолюбие. Т. 2. С. 671). Уныние возникает и в монастырской, и в мирской жизни. В монастырях оно обычно проявляется, когда юный подвижник, недовольный своим преуспеянием, стремится к большему или терпит скорби и разного рода напасти. Враг соблазняет его сменить худшее на лучшее. В мирской жизни этот «действенный вид уныния» проявляется в частой смене работы, места жительства, условий жизни. На Святой Руси противостояли этому и жили по пословицам: «Где родился, там и пригодился», «С кем венчаться, с тем и кончаться».

Страсть уныния отличается от прочих тем, что она мучает душу постоянно. В прочих страстях, порабощающих человека, пленник получает хотя бы мнимое удовольствие; уныние же терзает душу с самого начала. «Каждая из прочих страстей, – говорит преподобный Иоанн Лествичник, – упраздняется (истребляется) какой-либо противоположною ей добродетелью; уныние же для инока есть всепожиращая смерть» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 13, 9).

Уныние бездейственное, или, как его называют сонное; монаха погружает в сон главным образом во время молитвенного правила, как говорит преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 13, 7–8, 11 и 13). Враг действует здесь хитростью: удерживая подвижника в стенах келии, он под видом покоя погружает его в сон и преподносит ему через сновидения, в помыслах, картины лучшей жизни.

Два вида уныния, описанные преподобным Иоанном Кассианом Римлянином, это ещё только начало искушения, точнее помысл в стадии «прилога» (приражения), мысленная брань. Такой вид искушения ведом всякому, хотящему благочестно жити о Христе (2Тим. 3:12). О происхождении самой страсти уныния мнений много. Её считают или индивидуальной особенностью личности, или состоянием, предваряющим психическое расстройство, или «плодом воспитания», «забитостью» с детства, или просто самовнушением, вошедшим в привычку.

Мы считаем, что самовнушение, вошедшее в привычку, полагает начало этой страсти, но развивается он прежде всего от недостатка живой веры и несомненной надежды на помощь свыше. Волны житейского моря, воздвигаемые ветрами искушений от мира, плоти и диавола, несосмненно имеют большое значение в возбуждении и развитии этой страсти. Она так сильна и губительна, что святитель Иоанн Златоуст считает её худшей самого демона (Святитель Иоанн Залтоуст. Творения. Т. 1. Кн. 1. К Страгирию подвижнику. Сл. 2. С. 193–220).

Святые отцы-подвижники на основани Священного Писания и личного опыта противопоставляют этой страсти «псалмопение с рукоделием» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 13, 14).

Но борьба с ней бывает иногда очень трудной по попущению Божию. «Уныние, – говорит преподобный Иоанн Лествичник, – есть расслабление души, изнеможение ума, пренебрежение постнического подвига, ненависть к своему обету, ублажительница мирских, оболгательница Бога, якобы он не милостив и не человеколюбив» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 13, 2).

Вот почему святые отцы предпочитают всему рукоделие, как средство борьбы с этой пагубной страстью, особенно в начале её возникновения. Дело в том, что демон уныния, действуя в данном случае через помысл («прилог»), понуждает подвижника под благовидными предлогами к более активному деланию за стенами келии и за оградой монастыря.

Подвижник благочестия, – будь то монах или мирянин, – подвизаясь за рукоделием, побеждает врага, ибо он хранит полученные от Бога дары и воздерживается от всего, что греховно. Ведь человек создан для того, чтобы возделывать, хранить и воздерживаться (Быт. 2:15–17). Но всё это полезно, пока страсть ещё не застарела.

Снова обраимся к Священному Писанию. Тако ли не возмогосте единого часа пободрствовать со Мною, – сказал Спаситель своим ученикам, которые заснули во время Его молитвы в Гефсиманском саду. Бдите и молитеся, да ни внидите в напасть: дух бо бодр, плоть же немощна(Мф. 26:40–41). Естество человеческое не в силах бороться с силами царства зла своими духовными силами. Святые апостолы просили о молитвенной помощи даже после снисхождеия на них Святого Духа: Молитеся о нас, уповаем яко добру совесть имамы во всем, добре хотящи жити (Евр. 13:17).

И рече Бог: не добро быти человеку единому на земле; сотворим ему помощника по нему, говорит слово Божие (Быт. 2:18). Применяя эти слова к монашеской жизни в общежительном монастыре, преподобный Иоанн Лествичник утверждает, что «общежитие противно унынию, а мужу, пребывающему в безмолвии, оно есть всенгдашний сожитель» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 13, 4). Из всего вышеизложенного следует вывод: правильная и спасительная духовная жизнь в одиночестве без помощи опытного руководителя или поддержки сподвижника невозможна.

В монастырях, благоустроенных в духовном отношении, издревле установлено откровение помыслов: там, где этого нет, коварный враг легко может свить гнездо для уныния даже в условиях общежития.

Как и другие страсти, уныние может возникнуть не только на почве немощи духа, но и на почве телесно-душевного утомления: такое уныние не вменяется в грех, если оно не пойдёт дальше. «Естественное уныние, – говорит Варсонофий Великий, – бывает тогда, когда человек трудится выше силы своей и понуждается ещё более прибавить себе труда; и так образуется естественное уныние от бессилия телесного» (Варсонофий Великий. Вопрос 559). «Сие случается с нами потому, что мы более походим на озеро, чем на источник, то есть немощны, а не сильны пребывать всегда в одинаковом положении. Впрочем, зависит сие иногда и от воздушных перемен и увеличения дней; совершенные же отцы не подвержены тому» (Там же. Вопрос 449).

Наконец, есть ещё один вид уныния, который можно назвать «искусственным». Он создаётся самими унывающими без всяких искушений. Происходит это от праздности. «Крайним пределом уныния считается, когда кто и в покое, ко всему не имеет терпения» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 29, 10), кому всё кажется противным. Они постоянно жалуются на свою «горькую судьбу», не имея на то причины, а лишь по выработанной привычке и, таким образом, заражают окружающих своим унынием. Однако оно называется крайним пределом этой страсти, ибо человек здесь как бы принуждает себя унывать и это переходит в привычку. Крайним пределом здесь названо лишь начало страсти уныния: такое состояние, когда грех переходит в привычку.

Что же мы можем противопоставить этой страсти? Как всегда ответ будем искать в Священном Писании: Радуйтеся всегда о Господе: и паки реку: радуйтеся. Кротость ваша разумна да будет всем человекам. Господь близ. Ни о чем же пецытеся, но во всем молитвою и молением со благодарением прошения ваша да сказуются к Богу: и мир Божий, превосходяй ум, да соблюдет сердца ваша и разумения ваша о Христе Иисусе и далее Сия творите: и Бог мира будет с вами (Флп. 4:4–7, 9). В этом апостольском наставлении заключается вся сущность противостояния унынию, этой «всепожирающей духовной смерти», как называет его преподобный Иоанн Лествичник (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 13, 9). Речь идёт не о бессмысленной радости, а о радости христианской, радости «о Господе». Апостол говорит, что кротость христианина должна быть известна всем окружающим, и вся вообще жизнь должна изобиловать добродетелями достославными и доброхвальными даже у язычников. И вот тогда мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе (Флп. 4:7). В условиях падшего мира своими силами мы этого сделать не сможем, поэтому апостол заповедует: Не заботьтесь ни о чём, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои прошения пред Богом (Флп. 4:6).

О седьмой греховной страсти, которая называется тщеславием, или славолюбием, Господь наш Иисус Христос сказал так: Когда творишь милостыню, не труби перед собою, так делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы их прославляли люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне: и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6:2).

Преподобный Иоанн Лествичник говорит: «Кто покусился бы пространно о сем предмете (тщеславии) любомудрствовать, уподобился бы человеку, который всуе старается определить вес ветров» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 22, 1). Тщеславие он именует «расточением трудов», «похитителем душевных сокровищ», «исчадием неверия», «предтечей гордости», «потоплением в пристани» и «муравьём на гумне», который хотя и мал, однако, расхищает всякий труд и плод. «Муравей ждёт собрания пшеницы, а тщеславие – собрание богатств: ибо тот радуется, что будет красть, а сие, что будет расточать» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 22, 2).

«Тщеславие есть начало гордости. Различие между ними такое же, как между отроком и мужем, ибо тщеславие есть начало, а гордость – конец» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 22, 1).

Как солнце сияет для всех, так и тщеславие «радуется о всех добродетелях. Например: тщеславлюсь, когда пощусь; но когда для утаения поста своего, разрешая на брашно, то паки яко мудр тщеславлюсь. Одевшись в светлую одежду, побеждаюсь тщеславием, и в худую переодевшись, паки тщеславлюсь. Говорить ли стану, тщеславием побеждаюсь: молчать ли буду, паки оным победился. Как троерожец сей не поверни, все одной спицею станет кверху» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 22, 5). Тщеславие, хотя и разновидно, но главных имеет два вида: плотской вид, когда человек превозносится своими плотскими преимуществами (видимыми вещами), и духовный вид, когда человек «воспламеняется желанием суетной славы из-за духовных предметов» (Добротолюбие. Т. 2. С. 19). Итак, что же есть тщеславие? Тщеславие есть осуществление человеческого эгоцентризма, или другими словами, «самости», когда человек воспламеняется желанием быть центром всего, ставит это целью жизни. Таким образом, здесь все дороги и тропинки ведут к месту начала первородного греха – к Эдему, где было сказано змеем жене: Будете яко бози, ведуще добрая и лукавая (Быт. 3:5).

Тщеславие многообразно: это и любостяжание, и знаменитость в области науки, искусства и другие преимущества, но всё это не больше, как средства, способствующие тщеславию. Тщеславие, доведённое до состояния страсти, становится потребностью такой же, как и алкоголь.

Направление тщеславия можно определить по пяти известным нам уже ярусам жизни каждого человека. Человек душевно-телесный обуревается плотским тщеславием, а духовный – духовным. Душевно-телесное тщеславие к тщеславию духовному никакого отношения не имеет, ибо, как говорит Священное Писание, душевный человек не приемлет яже от духа Божия: юродство бо ему есть (1Кор. 2:14).

На страсти тщеславия построен, в частности, атеизм, потому что на место Бога в нём ставят человека. Тщеславие в жизни духовной нередко сопровождается лицемерием. Это обычно бывает тогда, когда хотят создать ложное (показное) благочестие там, где нет или недостаточно благочестия истинного. Тщеславие очень опасно в духовной жизни, потому что люди, тщеславящиеся дарованиями, которые они считают своими, а не Божьими, считают, что они делают добрые дела бескорыстно, а на самом деле ради тщеславия, чем наносят вред окружающим, порой вызывая в них зависть.

Коварство духов тьмы и их козни в отношении святых подвижников часто описаны в житиях святых. Например, великий светильник земли Российской святой праведный Иоанн Кронштадтский совершал свой подвиг, не замечая своих благих дел, как и должно. Слава его росла, но вместе с ней росло и множество превратных мнений о нём. Дело дошло до того, что возникла ересь иоанитов, которые почитали праведного Иоанна явившимся Христом. Узнав об этом, он был очеь огорчён. Вот почему святые подвижники наши ничего так не боялись, как расширения славы: и старались принимать со своей стороны все меры против этого. Но в том-то и дело, что очень трудно и даже не всегда возможно избавиться от этой опасности. Преподобный Иоанн Лествичник замечает, что враг здесь действует через людей-льстецов и даже непосредственно сам (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 22, 11).

Противостояние этой коварнейшей страсти – дело сложное и нелёгкое. «Святым и преподобным свойственно выслушивать похвалы без вреда», – говорит преподобный Иоанн Лествичник (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 29, 11). А что же прочим людям? «Когда, противобрствуя причинам страстей, препобедишь их, не дозволяй величать тебя лукавому помыслу, чтоб, поверив ему, не впасть тебе в прелесть; но старайся лучше увидеть недостатки в том, над чем потрудился, чтоб преуспеяние твоё не было окрадено внутренними врагами», – говорит об этом преподобный Нил Синайский (Добротолюбие. Т. 2. С. 262).

При этом преподобный Иоанн Лествичник наставляет (Преподобный Иоанн Лесвичник. Лествица. Ст. 22, 26): «Есть слава от Господа, ибо сказано в Писании: Прославляющие Мя прославлю (1Цар. 2:30); и есть слава, которая происходящая от диавольского коварства. Горе бо вам, егда добре рекут вам вси человецы (Лк. 6:26)».

Итак, только к славе от Господа мы должны стремиться. «Приидите, любящие Небесную Славу», – призывает нас Церковь (тропарь по 4-й кафизме).

Отче, прииде час, прослави Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тя(Ин. 17:1). Такими словами начал Свою Божественную молитву Господь наш Иисус Христос на пути в сад Гефсиманский. Здесь мы слышим о той славе, которая свята. К ней должны мы всеми силами стремиться, и в этом весь смысл нашей духовной жизни.

Преподобный Иоанн Лествичник свидетельствует, что некоторые из отцов Церкви, в часности святитель Григорий Богослов, тщеславие от гордости не отличают: они считают тщеславие началом гордости. Но сам преподобный Иоанн, более придерживаясь мнения святителя Григория Богослова, в своих рассуждениях уделяет внимание отдельно и тщеславию, и гордости (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 22, 1).

О том, как рождена была восьмая страсть – гордость, говорит Священное Писание: Вы будете как боги, ведующие доброе и лукавое (Быт. 3:5). Так обещал нашей проматери Еве в Эдеме древний враг рода человеческого. «Гордость есть отвержение Бога, бесовское изобретение, презрение человеков, мать осуждения, исчадие похвал, знак бесплодия души, отгнание (то есть отрицание) помощи Божией, предтеча умоисступления, причина беснования, источник гнева, дверь лицемерия, твердыня бесов, грехов хранилище, неведение сострадания, противник Богу, корень хулы» – так определяют гордость святые отцы Церкви (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 23).

Гордость – это отрицание всякого вообще авторитета от Божеского до человеческого; безусловная самоуверенность и самонадеянность, своеволие и любоначалие, безумное стремление к независимости. В гордости, как в фокусе сосредоточено всё зло.

Характерная особенность гордости, отличающая эту страсть от других, состоит в том, что эта страсть, заражает и портит все добродетели, подобно тому, как ложка дёгтя портит бочку мёда.

Как и все страсти, гордость также имеет степени роста: «Начало гордости – корень тщеславия; средина – уничижение ближнего, бесстыдное проповедование чужих трудов, самохвальство в сердце (внутри) и ненависть обличения; а конец – отвержение Божией помощи, упование на своё тщеславие и бесовский нрав» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 22, 2). Размышляя об этой страсти, мы должны постоянно помнить о святоотеческом её определении.

Вся еже в мире сем, – говорит Священное Писание, – похоть плотская и похоть очима, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть (1Ин. 2:16).

Гордость бывает плотской и духовной. Первая относится к плотским достоинствам человека, которыми он гордится и присуща новоначальным. Духовная гордость опаснее плотской и она поражает совершенных. «Кем овладеет гордость, – говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, – тот унизительным для себя считает соблюдать какие-то правила и послушания. […] Один из юных иноков, когда авва укорял его, зачем он оставил смирение, которое являл несколько времени по отречении от мира, начал надмеваться в диавольской гордостью, с крайним высокомерием ответил ему: разве я для того несколько времени смирял себя, чтобы навсегда быть подчинённым? При этом столь необузданном и преступном ответе, старец так остолбенел от изумления, что речь его прервалась, как будто он услышал такие слова не от человека, а от самого древнего Люцифера» (Добротолюбие. Т. 2. С. 89–90). Такова первая степень роста и развития гордости. Отцы называют её «плотскою гордостью». Идя далее путём гордости в условиях жизни иноческой, человек начинает преувеличивать свои духовные успехи и, искушаемый демонами, впадает в «прелесть» (самообман), а затем в «исступление ума» (умопомешательство) и в вечную погибель.

Гордость в жизни монаха подобна огню в сухом сене, она очень быстро погубляет его подобно тому, как огонь моментально сжигает сухое сено. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что «гордый монах не имеет нужду в бесе: он сам сделался для себя бесом и супостатом» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 23, 32).

Чаще всего в жизни мирской гордость не порицается, а приветствуется. В светском обществе, как замечает святитель Феофан Затворник, всем заправляет эгоизм и лицемерие (Духовная жизнь. С. 12). Святитель Иоанн Златоуст в обличительном слове «К верующему отцу» в защиту монашества говорит: «И не только то ужасно, что вы внушаете (детям) противное Заповедям Христовым, но и то ещё, что прикрываете порочность благозвучными наименованиями, называя постоянное пребывание на конских ристалищах и в театрах светскостью, обладание богатством свободой, славолюбие великодушием, дерзость откровенностью, расточительность человеколюбием, несправедливость мужеством» (Святитель Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1. С. 92). Ясно, что в таких условиях гордость занимает самое почётное место; её называют «достоинством», «самоуважением всякого порядочного человека» и т. д. В такой атмосфере люди, хотящии благочестно жити о Христе (2Тим. 3:12) как бы задыхаются. Но если бы только это! Вдыхая этот заражённый воздух, человек духовно «угорает» и, удаляясь от мира в монашескую жизнь, он уносит этот угар туда. Там он заражает им сподвижников. И потребуется немало усилий и времени, чтобы избавиться от этого угара.

Тонкие нити гордости проникают даже в самую молитву, даже в молитву благодарственную, и она становится фарисейской – такой, о которой сказано в Евангелии (Лк. 18:11). Человека призывают к смирению, он смиряется, но гордится своим смирением. Например, от людей нецерковных и от мирян можно улышать: «Мы гордимся своей Православной верой, своими родителями, своим Отечеством». Преподобный Иоанн Лествичник считает, что если человек отрицает свою гордость, этим самым доказывает, что он горд (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 23, 14).

Гордости противостоит смирение. При этом должно отличать вообще всякое смирение от смиренномудрия. Для успешной борьбы с гордостью мы имеем вполне достаточное наставление а Священном Писании и святых отцов Церкви. Чтобы всегда мы имели сознание своего недостоинства и смирение, Иисус Христос говорит: Тако и вы, егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы: яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лк. 17:10). «Нет у тебя ничего доброго, чего не принял бы ты от Бога», – говорит преподобный Нил Синайский (Добротолюбие. Т. 2. С. 268).

В чём же все-таки состоит истинное смирение? В Священном Писании мы находим ответ на этот вопрос. Накануне Великого поста Святая Церковь предлагает нашему вниманию следующее наставление Спасителя: Егда поститеся, не будите якоже лицемери сетующе, помрачают бо лица своя, яко да явятся человеком постящеся: аминь, глаголю вам, яко восприемлют мзду сию. Ты же постяся, помажи главу твою, и лице твое умый: Яко да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему иже втайне: и Отец твой, видяй втайне, воздаст тебе яве (Мф. 6:16–18). Многие в наши дни понимают покаяние и пост, как понимали его фарисеи, но не такого понимания ждёт от нас Господь. Всегда радоваться в молитве о Господе призывает нас апостол Павел (Флп. 1:4). Истинному христианину свойственны благодушие в связи с успехами в духовной жизни, радость об истине, о добрых делах. «Сетей этого непотребнейшего духа можем мы избежать, если о каждой из добродетелей, в которых чувствуем себя преуспевающими, будем говорить с апостолом: не аз, но благодать Божия яже со мною, – и: благодатию Божиею есмь, еже есмь(1Кор. 15:10), – и: Бог есть действуяй в нас, и еже хотети и еже деяти о благоволении (Флп. 2:13)», – говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (Добротолюбие. Т. 2. С. 85).

Итак, рассматривая учение о трезвении подробно и всесторонне, мы видим, что основы его изложены в Священном Писании, которое истинно и непреложно. Аще мы или Ангел с Небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет (Гал. 1:8). Но возвратимся снова к степеням духовной жизни (духовного преуспеяния) применительно к монашеской жизни.

Применяя степени духовного преуспеяния, начертанные святыми отцами Церкви преподобными Максимом Исповедником, Макарием Великим и святым Никитой Стифатом к трём чинам монашеского образа, можно соотнести третью степень (таинственную) с великим ангельским образом – с великой схимой, вторую (просветительную) – с мантией, первую (очистительную) – с рясофором.

Проходя предочистительную степень, будущий подвижник должен изучить и оценить основные свойства духовной жизни; испытать свои способности к несению иноческого делания; проверить своё отношение к греховному миру, который должен навсегда оставить; вникнуть в сущность самого монашеского чина. Проходя испытание в обители, послушник может возвратиться в мир, если он окажется неспособным к монашеству, – на то испытание и дано. Такие примеры в истории монашества были, но они не могут быть примерами для подражания. Однако начинающий подвижник твёрдо должен знать, что после пострига в рясофор возврата в мир нет. Расстриженный инок есть духовный бродяга, и может таковым остаться на всю жизнь, хотя имеет возможность раскаяться и всё начать снова по усмотрению духовного начальства. Здесь следует предостеречь и напомнить слова Спасителя: Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия (Лк. 9:62).

На первой степени совершенства (очистительной) в монашеском образе стоят новоначальные подвижники, вводимые благодатью Святого Духа в священные подвиги, в частности, через измождение плоти (речь здесь о юношеском возрасте физически здорового подвижника); удаление от всего, что возбуждает страстные помыслы; благоустроение нрава (характера); очищение ума от всякой скверны. Часто юные по возрасту подвижники, пренебрегая вышесказанным, стремятся к большим подвигам, руководимые иногда тщеславием. Они берутся за легко и просто исполнимые так называемые «телесные добродетели»: многодневный голод, лежание на голой земле, нехождение в баню, всенощное стояние на молитве, сухоядение и пр. (Добротолюбие. Т. 2. С. 370).

Однако всякое подвижничество полезно в меру и своё время. Не ко времени исполняемое оно может расстроить и телесное здоровье инока или, того хуже, духовное и превратить его в фарисея, заслонить единое на потребу. Упражняясь в них, юный подвижник не замечает, что его «внутренний человек» остаётся таким же, каким был прежде: он не очищается. Старец Оптиной пустыни преподобный Варсонофий так учил новоначальных иноков: «В церковь ходите обязательно, и всегда до начала первыми старайтесь придти. Утреня – одно из самых трудных установлений монастырской жизни, зато и имеет великую силу. За пятисотицу держитесь, как за столб, в ней великая сила. Всегда аккуратно ходите к трапезе, ибо Господь благославляет скудную пищу и делает её вкусной. За трапезой кушайте досыта, но не до пресыщения. Пост и воздержание, необходимые впоследствии (курсив автора), для вас совсем необязательны» (Иеромонах Никон (Беляев). «Дневник последнего духовника Оптиной пустыни». С. 9).

Преподобный Макарий Великий, обращаясь к монашествующим, поучение своё относит и к мирянам. Подвижник первой степени духовной жизни должен «нудить» себяна добрые дела любви и милосердия, которые являются отличительными признаками христианства.

На второй степени совершенства духовной жизни трезвение расширяется вглубь. Если на предыдущей степени была борьба с демонами, действующими через помыслы и искушения, то начинается делание по искоренению страстей, лежащих во глубине души, чем прокладывается путь к бесстрастию – к «небу на земле», как называют это состояние святые отцы.

Духовное делание подвижника, если оно не осквернено тщеславием и лицемерием, срастворяется благодатной помощью свыше. Именно поэтому преподобный Макарий Великий называет вторую степень духовного преуспеяния «состоянием приявших действенность Духа» (Добротолюбие. Т. 1. С. 223). Господь сказал: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15:5). Достигший этой степени подвижник «просвещает свой ум познанием Сущего и уничтожает лжеименные знания» (Добротолюбие. Т. 3. С. 181). После очищения духовной скверны к трезвлению присовокупляется так называемое аскетическое богословствование. Здесь начальное богопознание, приобретённое на предочистительной степени, углубляется до состояния внутреннего богомыслия. Кроме того подвижник должен приобрести знания, необходимые дляд борьбы с лжеименными учениями противников Православного вероучения.

Дело в том, что наряду с помыслами страстными, собственно греховными, враг воздвигает помыслы богохульные; от этих помыслов не застрахован даже отшельник, не говоря уже о подвижнике, живущим среди людей. Знание догматов необходимо как для борьбы с лжеименными знаниями, так и с богохульными помыслами, воздвигаемые врагом.

Святитель Кирилл Иерусалимский говорит: «Для жизни благочестивой необходимо то и другое: благочестивые догматы и добрые дела. Догматы без добрых дел не угодны Богу и дела без благочестивых догматов не приемлются Богом. Что пользы, например, знать хорошо догматы и срамно любодействовать, или, напротив, быть вполне целомудренным и нечестно хулить. Посему, великое приобретение есть изучение догматов, и потребна для сего трезвенная душа» (Святитель Килилл Иерусалимский. Огласительное поучение 4. С. 43).

В наш век существует мнение, что нравственность вне религии; но это не совсем так. Всякая нравственность основана или на философии, или на богословии. Нравственность, основанная лишь на философских началах, безблагодатна. В дни земной жизни Спасителя в Палестине было две религии: иудейская и языческая. Господь наш Иисус Христос в своей Нагорной проповеди сказал: Слышали вы что сказано древним: «не преступай клятвы, но исполняй пред Богом клятвы твои». Я говорю вам: не клянитесь вовсе (Мф. 5:33–34) и далее: молясь не говорите лишнего, как язычники (Мф. 6:7).

По мере обретения личного опыта в духовной жизни инок может стать наставником. По благословению вышестоящих старцев он может и должен поучать новоначальных подвижников, а для этого он сам должен хорошо знать Священное Писание и учение святых отцов Церкви. Что слышал от меня при многих свидетелях, то передай верным людям, которые были бы способны и других научить, – говорит апостол Павел (2Тим. 2:2).

Просветительной степени достигают подвижники, «действием священных подвигов преуспевшие в первом (курсив автора) бесстрастии», как пишет преподобный Никита Стифат. В конце половины поприща второй степени (а иные в самом конце степени) они начинают овладевать состоянием начинающегося бесстрастия, когда страстит начинают уменьшаться, слабеть. Этой степени свойственно говорит он: «водворение в уме образа здравых словес, то есть здравых на все воззрения и причастия Духа Святого. Дело её (просветительной степени) – очищение ума действием Божественного Огня, […] а конец – слово премудрости, уясняющее всё сущее и бывающее, ведение божественных и человеческих вещей и откровение тайн Царствия Небесного» (Добротолюбие. Т. 5. С. 152).

Высшую степень духовного совершенствования, как уже было сказано выше, называют совершительной или таинственной. Она определяет вещи, близкие по своей высоте к вещам Горнего Мира, почему достигают её очень и очень немногие. Здесь в меру возможности духовный подвижник достигает полного бесстрастия. В его естестве водворяется полная гармония, – состояние, называемое святыми отцами «союзом трёх богословских добродетелей»: веры, надежды и, в особенности, любви. «Любовь, бесстрастие и сыноположение различаются между собой только названиями, – говорит преподобный Иоанн Лествичник, – как свет, огонь и пламень соединяются в одном действии, так должно рассуждать и о сих совершенствах» (Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. Ст. 30, 9).

Трезвение на высшей степени определяется понятием «ведения, разбора и отложения духовной брани», то есть – завершением всей духовной борьбы. Будьте совершенны как Отец Ваш Небесный совершен есть (Мф. 5:48), – сказал Господь. Слова эти, сказанные смертным людям (а не ангеглам), следует понимать однозначно утвердительно. Присносущный Свет на Фаворе был явлен апостолам (вернее ещё ученикам Христа) на очень короткое время. Падшее естество человека, облечённое в тленную «одежду» – плоть, не в состоянии ощутить и полностью воспринять Невечерний Присносущный Свет Горнего Мира, исходящий от Лица Божия, как не выносит невооружённый глаз света солнчного. Лица Моего невозможно тебе видеть, потому что не может человек увидеть Меня и остаться в живых, – сказал Господь Моисею (Исх. 33:20). Ветхозаветные и новозаветные праведники получали откровения в особых видениях, ибо Бог во свете живет Неприступнем. Его же никто не видел есть от человек, ниже видети может, – говорит Священное Писание (1Тим. 6:16).

Подвизающемуся Господь может даровать такую великую милость, что он может достичь состояния неизреченного блаженства, о котором преподобный Макарий Великий, уподобляя путь духовного совершенства 12-ти ступенной лестнице, говорит так: «Когда человек дойдёт до 12-й ступени, благодать начинает действовать слабее и человек нисходит на одиннадцатую ступень. Если оставить его так, он не смог бы принять на себя Домостроительства слова, и какого бы иного бремени, но только стал бы сидеть в одном углу в восхищении и как бы в упоении. По сему-то совершенная мера и не дана ему, чтобы он мог заниматься попечением о братии и служением слову. До ныне я не знаю ни одного человека-христианина совершенного или свободного. Поелику в иные времена сам я доходил до этой меры, то доведался и сам, почему нет совершенного человека» (Беседа. 8, 4. С. 70). Преподобный Макарий, отвечая на вопрос учеников, на какой степени находится он сам, излагает вкратце состояние достигаемого совершенства: «Благодать так действует и умиляет все члены и сердце, что душа от великой радости уподобляется незлобивому младенцу, и человек не осуждает ни эллина, ни иудея, ни мирянина, ни грешника, радуется душа о целом мире и всемерно желает чтить и полюбить всех» (Там же).

протоиерей Борис Николаев
Духовная жизнь, как предначатие жизни вечной